Судя по сквозняку, коридор должен был иметь приличную длину. Правда, свет фонаря разрывал тьму лишь футов на десять вперед. Пол шел под уклоном вверх. Казалось, что взбираешься по склону холма. Под ногами лежал ковер с завернутыми краями цвета темного песка. Со стен и потолка хлопьями падала штукатурка.
— Енох, мы над главной лестницей?
— Скорее всего вы правы. Иначе почему бы мы шли под углом вверх? Мы идем параллельно лестничным пролетам. Столько лет я ходил по лестнице, а у меня над головой был другой ход. Кто бы мог подумать? Я — нет. Но безопасен ли этот путь?
— Сомневаюсь, что он ведом анархистам. А ведь они там, внизу, чуть было не сцапали нас. А ты и не дрогнул?
— Мысленно я до сих пор трясусь. Давненько в меня не стреляли.
Они внимательно прислушивались, но кроме своих негромких шагов не слышали ничего — сюда не доносился даже шум дождя, что Картеру показалось несколько странным: ведь, по идее, они шли под самой крышей. Бесконечность, ждавшая впереди, вызывала у него трепет — такой трепет, могла бы вызвать безлюдная равнина, залитая светом звезд, или лесная поляна, на которую не ступала нога человека. То была прелесть необитаемых мест — ведь наверняка по этому коридору много лет никто не ходил, а он существовал — нетронутый, пустой. Картера настолько захватило чувство всепоглощающего одиночества, что страх погони и плена отступил. Он вдруг почувствовал себя мальчишкой, участвующим в величайшем из приключений.
Монотонность нескончаемого коридора и дивный покой вскоре совершенно изменили настроение Картера. Он забылся настолько, что почти наяву перенесся в детство. Он словно шел за своим старинным другом по длинным переходам, а впереди его ждало бесконечное лето юности, Картер помнил, что Енох на ходу порой напевал. А еще он мастерил для него свистульки и дудочки, и даже деревянных солдатиков, которые до сих пор стояли на тумбочке у него в комнате. Когда между ребенком и взрослым устанавливается такая связь, разорвать ее непросто. И хотя теперь Енох называл Картера Хозяином, голос часовщика до сих пор согревал его сердце, словно солнце или теплый мед. Старика он считал мудрым — под стать оракулу,
И Картер спросил Еноха, помнит ли тот об их совместных прогулках, и старик прищелкнул языком, и ответил, что отлично помнит.
— Наверное, я был жутким надоедой? — спросил Картер.
— Да нет, не были. Вы задавали забавные вопросы и много не болтали. С вами было славно. Мне нравилось. На прогулки мне вообще в жизни повезло.
Коричневый ковер в полутемном коридоре, тусклые отсветы фонаря на оштукатуренных стенах, мерная поступь, затаенное дыхание — и больше ничего.
— Енох, а что ты имел в виду, говоря, будто в стародавние времена прогуливался с Господом? — смущенно спросил Картер, считая этот вопрос детским. Он был уверен, что Енох в свое время выразился образно. И все же Дом был настолько необычен…
— Да, — вздохнул Енох, — то были славные прогулки.
— Но как Он выглядел? И о чем вы разговаривали?
Енох молчал так долго, что Картер подумал было, что старик не расслышал вопроса, но наконец тот отозвался:
— Как Он выглядел? Честно — не помню. Пожалуй, лицо у Него было обычное, как у нас с вами, но когда я на Него смотрел, я понимал, что в сравнении с Ним у нас и не лица вовсе, а маски, будто у нас и не было никогда лиц, и только Его лицо — настоящее. Назвать Его лицо красивым? Этим ничего не скажешь. Мудрым? Добрым? Нет. То были воплощенная мудрость, доброта и красота. С того самого дня, когда я увидел Его впервые, я мечтал о том, чтобы мое лицо стало таким же. Думаю, нам никогда не встретиться с Ним лицом к лицу, пока у нас не будет таких лиц. О чем он говорил? О тучах, ветре и дожде, о траве, холмах и огромных расстояниях от звезды до звезды. То были времена до зарождения наук, когда люди думали, что у деревьев есть голоса, и у камней тоже, и у всего на свете, поэтому я не задавал Ему таких вопросов, какими бы его засыпал современный человек, вроде того, какова величина Вселенной или температура Солнца, или — круглая ли Земля, потому что сам я верил, что она вовсе не круглая. Я говорил ему о том, что, на мой взгляд, Его горы красивы и что Его рыба вкусна. А спрашивал я Его обо всяких пустяках — вроде того, будет ли нынче дождь, подует ли ветер. Порой я просил у Него совета, как мне быть с моими внуками. Он всегда обещал подумать, как можно было бы поступить, но напоминал мне, что Он сам наделил и меня, и их разумом, дабы люди принимали решения, которые им самим покажутся верными. Он говорил о самых простых вещах, как я бы говорил с ребенком, потому что все оное было бы недоступно моему пониманию. Я любил Его! Я восхищался Им! Порой я стражду увидеть Его вновь, и нет более горькой разлуки, чем разлука с Ним. Думаю, Он тоже любил меня. Почему? Не знаю. Только знаю, что Он был таким, каким был, и рядом с ним я чувствовал себя глупцом, хотя на ту пору я так не думал. — Енох помедлил, остановился, негромко рассмеялся. — Ответил ли я вам? Вряд ли. Но это все, что я мог ответить.
Еще час они шли молча, постоянно прислушиваясь, нет ли поблизости анархистов. В конце концов потолок навис ниже и коридор завершился нишей, а за нишей начиналась новая винтовая лестница, ведущая вниз. К изумлению путников, в своде ниши они обнаружили пятиугольный застекленный люк, сквозь который на ковер падал кружок света, похожий на солнечный зайчик.
Картер осмотрел люк и нашел медный шпингалет, но дергать не стал: люк, по всей вероятности, давно не открывали, к тому же стекло было усыпано каплями дождя.
— А тут будет неплохо передохнуть и перекусить, — решил Енох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113