Все кувыркаются –
надо,
нет ли;
скользят на хвост,
наматывают петли.
Наконец
один
промахнется сачком.
Тогда:
– Ур-р-р-а!
Выиграли очко! –
Вверх,
вниз,
вперед,
назад, –
перекувырнутся
и опять скользят.
Ни вздоха запыханного,
ни кислой мины –
будто
не ответственные работники,
а – дельфины.
Если дождь налетает
с ветром в паре –
подымутся
над тучами
и дальше шпарят.
Стемнеет,
а игры бросить
лень;
догонят солнце,
и – снова день.
Наконец
устал
от подбрасывания,
от лова.
Снизился
и влетел
в окно столовой.
Кнопка.
Нажимает.
Стол чайный.
Сын рассказывает:
– Сегодня
случайно
крыло поломал.
Пересел к Петьке,
а то б
опоздал
на урок арифметики.
Освободились на час
(урока нету),
полетели
с Петькой
ловить комету.
Б-о-о-о-льшущая!
С версту – рост.
Еле
вдвоем
удержали за хвост.
А потом
выбросили –
большая больно.
В школу
кометы таскать
не позволено. –
Сестра:
– Сегодня
от ветра
скатился клубок
с трех тысяч метров.
Пришлось снизиться –
нитку наматывать.
Аж вся
от ветра
стала лохматовая. –
А младший
весь
в работу вник.
Сидит
и записывает в дневник:
"Сегодня
в школе –
практический урок.
Решали –
нет
или есть бог.
По-нашему –
религия опиум.
Осматривали образ –
богову копию.
А потом
с учителем
полетели по небесам.
Убеждайся – сам!
Небо осмотрели
и внутри
и наружно.
Никаких богов,
ни ангелов
не обнаружено".
А папаше,
чтоб не пропал
ни единый миг,
радио
выбубнивает
страницы книг…

Вечер.

Звонок.
– Алло!
Не разбираю имя я…
А!
Это ты!
Привет, любимая!
Еду!
Немедленно!
В пять минут
небо перемахну
во всю длину.
В такую погоду
прекрасно едется.
Жди
у облака –
под Большой Медведицей.
До свидания! –
Сел,
и попятились
площади,
здания…
Щека – к щеке,
к талии – талией, –
небо
раза три облетали.
По млечным путям
за кометной кривизной,
а сзади –
жеребенком –
аэроплан привязной.
Простор!
Тебе –
не Петровский парк,
где все
протерто
задами парок.
На ходу
рассказывает
бывшее
в двадцать пятом году.
– Сегодня
слушал
радиокнижки.
Да…
это были
не дни, а днишки.
Найдешь комнатенку,
и то – не мед.
В домком давай,
фининспектору данные.
А тут – благодать!
Простор –
не жмет.
Мироздание!
Возьмем – наудачу.
Тогда
весной
тащились на дачу.
Ездили
по железной дороге.
Пыхтят
и ползут понемножку.
Все равно,
что ласточку
поставить на ноги,
чтоб шла,
ступая
с ножки на ножку.
Свернуть,
пойти по лесу –
нельзя!
Соблюдай рельсу.
А то еще
в древнее время
были
так называемые
автомобили.
Тоже –
мое почтеньице –
способ сообщеньица!
По воздуху –
нельзя.
По воде –
не может.
Через лес –
нельзя.
Через дом –
тоже.
Ну, скажите,
это машина разве?
Шины лопаются,
неприятностей –
масса.
Даже
на фонарь
не мог взлазить.
Сейчас же –
ломался.
Теперь захочу –
и в сторону ринусь.
А разве –
езда с паровозом!
Примус!
Теперь
приставил
крыло и колеса
да вместе с домом
взял
и понесся.
А захотелось
остановиться –
вот тебе – Винница,
вот тебе – Ницца.
Больным
во время оное
прописывались
солнечные ванны.
Днем
и то,
сложивши ручки –
жди,
чтобы вылез
луч из-за тучки.
А нынче
лети
хоть с самого полюса.
Грейся!
Пользуйся!.. –
Любимой
дни ушедшие мнятся.
А под ними
города,
селения
проносятся
в иллюминации –
ежедневные увеселения!
Радиостанция
Урала
на всю
на Сибирь
концерты орала.
Шаля,
такие ноты наляпаны,
что с зависти
лопнули б
все Шаляпины.
А дальше
в кинематографическом раже
по облакам –
верстовые миражи.
Это тебе
не «Художественный»
да «Арс»,
где в тесных стенках –
партер да ярус.
От земли
до самого Марса
становись,
хоть партером,
хоть ярусом.
Наконец –
в грядущем
и это станется –
прямо
по небу
разводят танцы.
Не топоча,
не вздымая пыль,
грациозно
выгибая крылья,
наяривают
фантастическую кадриль.
А в радио –
буря кадрилья.
Вокруг
миллионы
летающих столиков.
Пей и прохлаждайся –
позвони только.
Безалкогольное.
От сапожника
и до портного –
никто
не выносит
и запаха спиртного.
Больному –
рюмка норма,
и то
принимает
под хлороформом.
Никого
не мутит
никакая строфа.
Не жизнь,
а – лафа!
Сообщаю это
к прискорбию
товарищей поэтов.
Не то что нынче –
тысячами
высыпят
на стихи,
от которых дурно.
А тут –
хорошо!
Ни диспута,
ни заседания ни одного –
культурно!
Полдвенадцатого.
Радио проорал:
– Граждане!
Напоминаю –
спать пора! –
От быстроты
засвистевши аж,
прямо
с суматохи бальной
гражданин,
завернув
крутой вираж,
влетает
в окно спальной.
Слез с самолета.
Кнопка.
Троньте!
Самолет сложился
и – в угол,
как зонтик.
Разделся.
В мембрану –
три слова:
– Завтра
разбудить
в полвосьмого! –
Повернулся
на бок
довольный гражданин,
зевнул
и закрыл веки.
Так
проводил
свои дни
гражданин
в XXX веке.


III
ПРИЗЫВ.

Крылатых
дней
далека дата.
Нескоро
в радости
крикнем:
– Вот они! –
Но я –
грядущих дней агитатор –
к ним
хоть на шаг
подвожу сегодня.
Чтоб вам
уподобиться
детям птичьим,
в гондолу
в уютную
сев, –
огнем вам
в глаза
ежедневно тычем
буквы –
О. Д. В. Ф.
Чтоб в будущий
яркий,
радостный час вы
носились
в небе любом –
сейчас
летуны
разбиваются насмерть,
в Ходынку
вплющившись лбом.
Чтоб в будущем
веке
жизнь человечья
ракетой
неслась в небеса –
и я,
уставая
из вечера в вечер,
вот эти
строки
писал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159