В газ!!! –
И газ не мутит.
Неуязвимые,
прут без пилотов.
Все
метут
на пути.

* * *
Гнут.

Командав нахмурился.
Кажется – крышка!
Бросится наш,
винтами взмашет –
и падает
мухой,
сложивши крылышки.
Нашим – плохо.
Отходят наши.
Работа –
чистая.
Сброшена тонна.
Ни увечий,
ни боли,
ни раны…
И город
сметен
без всякого стона
тонной
удушливой
газовой дряни.
Десятки
столиц
невидимый выел
никого,
ничего не щадящий газ.
К самой
к Москве
машины передовые
прут,
как на парад,
как на показ…
Уже
надеющихся
звали вралями.
Но летчики,
долг выполняя свой,
аэропланными
кольцами-
спиралями
сгрудились
по-над самой Москвой.
Расплывшись
во все
небесное лоно,
во весь
непреклонный
машинный дух,
враг летел,
наступал неуклонно.
Уже –
в четырех километрах,
в двух…
Вспыхивали
в черных рамках
известия
неизбежной ясности.
Радио
громко
трубило:
– Революция в опасности! –
Скрежещущие звуки
корежили
и спокойное лицо, –
это
завинчивала люки
Москва
подвальных жильцов.
Сверху
видно:
мура –
так толпятся;
а те –
в дирижаблях
да – на Урал.
Прихватывают
жен и детей.
Растут,
размножаются
в небесном ситце
надвигающиеся
машины-горошины.
Сейчас закидают!
Сейчас разразится!
Сейчас
газобомбы
обрушатся брошенные.
Ну что ж,
приготовимся
к смерти душной.
Нам ли
клониться,
пощаду моля?
Напрягшись
всей
силищей воздушной,
примолкла
Советская Земля.

Победа.

И вдруг… –
не верится! –
будто
кто-то
машины
вражьи
дернул разом.
На удивленье
полувылезшим
нашим пилотам,
те скривились
и грохнулись
наземь.
Не смея радоваться –
не подвох ли?
снизились, может,
землею шествуют? –
моторы
затараторили,
заохали,
ринулись
к месту происшествия.
Снизились,
к земле приникли…
В яме,
упавшими развороченной, –
обломки
алюминия,
никеля…
Без подвохов.
Так. Точно.
Летчики вылезли.
Лбы-складки.
Тысяча вопросов.
Ответ –
нем.
И лишь
под утро
радио-разгадка:
– Нью-Йорк.
Всем!
Всем!
Всем!

Радио.

Рабочих,
крестьян
и летные кадры
приветствуют
летчики
первой эскадры.
Пусть
разиллюминуют
Москву
в миллион свечей.
С этой минуты
навек минуют
войны.
Мы –
эскадра москвичей –
прорвались.
Нас
не видели.
Под водой –
до Америки рейс.
Взлетели.
Ночью
громкоговорители
поставили.
И забасили
на Нью-Йорк, на весь.
"Рабочие!
Товарищи и братья!
Скоро ль
наций
дурман развеется?!
За какие серебреники,
по какой плате
вы
предаете
нас, европейцев?
Сегодня
натравливают:
– Идите!
Европу
окутайте
в газовый мор! –
А завтра
возвратится победитель,
чтоб здесь
на вас
навьючить ярмо.
Что вам
жизнь
буржуями дарена?
Жмут
из вас
то кровь,
то пот.
Спаяйтесь
с нами
в одну солидарность.
В одну коммуну –
без рабов,
без господ!"
Полицейские –
за лисой лиса –
на аэросипедах…
Прожектора полоса…
Напрасно! –
Качаясь мерно,
громкоговорители
раздували голоса
лучших
ораторов Коминтерна.
Ничего!
Ни связать,
ни забрать его –
радио.
Видим,
у них –
сумятица.
Вышли рабочие,
полиция пятится.
А город
будто
огни зажег –
разгорается
за флагом флажок.
Для нас
приготовленные мины
миллиардерам
кладут под домины.
Знаменами
себя
осеня,
атаковывают
арсенал.
Совсем как в Москве
столетья назад
Октябрьская
разрасталась гроза.
Берут,
на версты
гром разбасив,
ломают
замков
хитроумный массив.
Радиофорт…
Охраняющий –
скинут.
Атаковали.
Взят вполовину.
В другую!
Схватка,
с час горяча.
Ухватывают
какой-то рычаг.
Рванули…
еще крутнули…
Мгновение, –
и то чересчур –
мгновения менее, –
как с тыщи
струнищ
оборванный вой!
И тыща
чудовищ
легла под Москвой.

Радость.

В «ура» содрогающимся
ртам еще
хотелось орать
и орать досыта, –
а уже
во все небеса
телеграммищу
вычерчивала
радиороста:
"Мир!
Народы
кончили драться.
Да здравствует
минута эта!
Великая
Американская федерация
присоединяется
к Союзу советов!"
Сомнений –
ни в ком.
Подпись:
«Американский ревком».

Возвращение.

Утром
с запада
появились точки.
Неслись,
себя
и марш растя:
"Мы – летчики
республики
рабочих и крестьян.
Недаром
пролетали –
очищен
небий свод.
Крестьянин!
Пролетарий!
Снижайте самолет!
Скатились
вниз
заводчики,
по облакам свистя.
Мы летчики –
республики
рабочих и крестьян!
Не вступит
вражья
конница,
ни птица,
ни нога.
Наш летчик
всюду гонится
за силами врага.
Наш флаг
меж звезд полощется,
рабочью власть растя.
Мы – летчицы,
мы – летчики
рабочих и крестьян".


II
БУДУЩИЙ БЫТ

Сегодня.

Комната –
это,
конечно,
не роща.
В ней
ни пикников не устраивать,
ни сражений.
Но все ж
не по мне –
проклятая жилплощадь:
при моей,
при комплекции –
проживи на сажени!
Старики,
старухи,
дама с моською,
дети
без счета –
вот население.
Не квартира,
а эскимосское
или киргизское
копченое селение.
Ребенок –
это вам не щенок.
Весь день –
в работе упорной.
То он тебя
мячиком
сбивает с ног,
то
на крючок
запирает в уборной.
Меж скарбом –
тропинки,
крымских окольней.
От шума
взбесятся
и самые кроткие.
Весь день –
звонки,
как на колокольне.
Гуртом,
в одиночку,
протяжные,
короткие…
И за это
гнездо –
между клеток
и солений,
где негде
даже
приткнуть губу,
носишься
весь день,
отмахиваясь
от выселений
мандатом союзным,
бумажкой КУБУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159