Он хотел крикнуть, но не смог набрать воздуха в грудь, поэтому из горла вырвался только сдавленный хрип:
– …чума.
Эльф не двинулся с места. Натан не видел его лица и так никогда и не узнал, каким оно стало в тот миг. Впрочем, тогда ему не было до этого дела.
– Это чума! Вы слышите?! В этом городе чума! Немедленно уходим!
– Котенок, – сказал мужчина, глядя на Глоринделя, и в его глазах блеснула слабая, но от того еще более жуткая искра мысли – и мольбы.
Натан рванул эльфа назад. Тот подчинился, даже не подумав сопротивляться. Натан буквально выволок его на улицу. Он старался задержать дыхание, чтобы не пускать в себя ядовитый воздух этого города, бывшего, как он теперь понял, попросту огромным склепом. Снаружи стало темнее – солнце село. Натан толкнул странно обмякшего эльфа вперед, по направлению к воротам, – и застыл, увидев то, что до того скрывал от них фонтан.
В задней части площади, не видимой со стороны ворот, была сгружена куча черных тел. Кое-где из нее торчали кости и обрывки ткани. Тела не сгорели до конца – только обуглились до полной неузнаваемости. Куча даже не тлела, от нее не шло ни дыма, ни смрада. Рядом валялась перевернутая тачка.
Натан заставил себя оторвать от нее взгляд и на негнущихся ногах пошел к воротам. Глориндель стоял чуть впереди, пристально глядя на него.
– Нат, – проговорил он. – Ты зря боишься. Эльфы не болеют вашими человеческими хворями. Все будет хорошо.
Натан поднял на него глаза. Взгляд эльфа был мутным, но совершенно честным. Он говорил серьезно.
У Натана задрожали губы. Он зажал рот ладонью, чтобы подавить рвущийся истеричный смех. Эльф слегка нахмурился.
– В чем дело? – спросил он, но Натан уже бежал к воротам. Они прыгали перед его глазами, будто безумные, и он зажмурился, чтобы не видеть их дикой пляски, похожей на судороги бьющегося в агонии.
Он сам не помнил, как выбрался из города. Очнулся только на дороге, в трех сотнях ярдов от ворот. Эльф был рядом. Натан шел прочь, не останавливаясь, хотя уже совсем стемнело. Глориндель шагал с ним в ногу, не требуя встать на ночевку. Было темно, как в могиле, – на всю долину ни одного огня, только первые звезды дрожали где-то безумно высоко, не освещая и не согревая.
– Тот человек… – услышал Натан голос Глоринделя. – Он выглядел так… так…
Он умолк. Натан остановился – его ноги вдруг снова ослабли.
– Стойте, – сказал он. – Ночуем.
– Здесь? – удивился эльф, и было чему: они стояли посреди дороги.
– Здесь, – сказал Натан.
Он уснул, а когда проснулся утром, то увидел язву на тыльной стороне своего запястья. Язвочка была совсем маленькая. К полудню она увеличилась почти вдвое, рядом появилась еще одна, и еще две – на шее. Эльф ничего не замечал; они шли по пыльной пустой дороге мимо таких же пустых полей, и, садясь на землю, Натан смотрел в его спину, удаляющуюся в мутнеющую розоватую даль. Натан сжал кулак, чувствуя, как ломит пальцы и как хрустит в них песок, и смотрел, смотрел, пока дымка не сделалась непроницаемой.
«Вы правильно прочитали, – подумал он, засыпая. – Все правильно: прямо пойдешь… потеряешь… потеряешь друга… потеряешь… котенка…»
Котенок стал его главным кошмаром. Котенок стал чумой. А чума – котенком.
Пока Натан понимал, что бредит, было еще терпимо. Но он то и дело проваливался в вязкий темный дурман, не похожий ни на сон, ни на явь, и там забывал все, даже свое имя, – и помнил только Аманиту. Первый раз он увидел ее с котенком на руках: она сидела на краю виселичного помоста, болтая ногами, и сжимала в руках маленький серый комочек. Она гладила его, ласкала, тихо и нежно приговаривая всякие глупости. Натан позвал ее, она подняла голову, он увидел, что у нее все еще два глаза, и в то же мгновение понял, что котенок мертвый.
Потом стало хуже. Аманита без котенка и котенок без Аманиты; последнее пугало Натана сильнее всего. В вязкой дымке не было ни пространства, ни света – только серый комочек, подкрадывающийся к нему из густой глубины, и вкрадчивый цокот его маленьких коготков сводил Натана с ума. Он безумно боялся, что котенок доберется до него, его бил озноб от одной только мысли об этом. Иногда котенок мяукал, протяжно и требовательно, будто был голоден. И подбирался, подбирался ближе. Натан просыпался в ледяном поту, судорожно хватая воздух пересохшим ртом, и видел над своей головой небо. Иногда с неба шел дождь, иногда – кошачья шерсть, похожая на тополиный пух. Он пытался приподняться, загребал землю руками в язвах и снова проваливался в дымку, а в дымке была Аманита – тоже в язвах, дикая, хохочущая, с изъеденным чумой лицом и кровавой дырой вместо левого глаза. Иногда она была верхом на брыкающемся черном коне, без седла, вцепившись в гриву костлявыми руками, и тогда хохотала еще громче, так что у Натана закладывало уши. Но он все равно слышал, как где-то очень далеко требовательно мяукает котенок, и от этого звука у него волосы вставали дыбом. Котенок был страшнее Аманиты, даже когда она хохотала, и Натан звал ее, бессильно и беспомощно, как будто верил, что, пока она здесь, котенок не придет за ним.
Но она все равно исчезала, и Натан оставался один в вязкой тьме – один, не считая котенка и чумы.
Один раз ему вроде бы стало легче. Он проснулся с рассветом и смотрел, как всходит солнце. Лежал он на земле – кажется, не голой, потому что лежать было мягко и тепло, вокруг росли деревья, сквозь которые вдалеке просвечивали поля, а рядом тек ручей. Полежав немного, Натан нашел силы доползти до ручья и погрузить лицо в бегущую холодную воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17