– Разве царица так красива? – поинтересовался он.
– Как тебе сказать?..
– Обворожительная женщина, – подтвердила Ка-Нефер.
– Я бы выразился не так определенно. – Ахтой подыскивал подходящие слова. – В ней много притягательного. Ее бюст все еще хорош для тридцати лет…
– Тридцати двух, – поправила его Ка-Нефер.
– Тридцати, – повторил муж.
– Почему же, Ахтой? Она почти ровня его величеству.
– Нет, моложе…
Нефтеруф расщедрился.
– Ладно, – сказал он, – подарим два года матери-царице. Достопочтенной Тии, надеюсь, безразлично – два года больше или меньше!
– Не скажи, как всякая женщина, она не желает сдаваться. Она ревнует дочь к ее платьям и старается перещеголять ее. Можешь мне верить…
Нефтеруф чувствовал себя прекрасно. Ему казалось, что знает молодых людей вот уж много лет. С ними было просто, приятно. Несмотря на свои годы, и жена и муж принимали гостя с достоинством многоопытных людей…
– А все-таки в каком она виде предстоит перед Ахтоем? – спросил Нефтеруф хозяйку.
– Совершенно нагой.
– Нагой?! – поразился Нефтеруф. – Неужели нагой?!
Ахтой молча кивнул.
Нефтеруф развел руками и высказался иронически в том смысле, что в новой столице, должно быть, новые понятия о ваянии. О новых понятиях в области иноземной политики он вполне информирован. Сейчас модно отступать; и в Ретену отступать, и в Северной Джахи оставлять позиции, и в Палестине пятиться задом. В Эфиопии тоже доблестные войска Кеми кажут свои спины. Разумеется, не потому, что трусливы, но потому, что фараону, видите ли, недосуг затевать войны. Но это все – между прочим. Речь не о том… Рэчве не удивительно, что царица великого Кеми сидит нагая перед простыми смертными?..
– Не простыми, – прервал его Ахтой. – Почему же-простыми?
– А как прикажешь вас называть? Неужели же богами?
Ахтой покраснел: это с ним бывало только перед приступом гнева или в мгновения острого недовольства. К счастью, вмешалась Ка-Нефер.
– Я все объясню, – сказала она, одаряя обоих мужчин попеременно своими улыбками, чудесными как заря. – Для того чтобы понять царицу, надо поближе стать к его величеству – жизнь, здоровье, сила! – и к его великому дому… И в то же время, – она обратилась к мужу, – надо понять и тех, кто приехал сюда издалека, и притом впервые. Не каждый уразумеет все тонкости очаровательного Ахетатона. – Она уже улыбалась Нефтеруфу: – Не правда ли, столица очаровательна?
Ответ был подсказан самой госпожой дома. Ей нужен был ответ лояльный, ответ комплиментарный. И никакой иной! Другое дело – зачем? Об этом пока что можно только догадываться…
Нефтеруф налил себе пива.
– Этот ваш напиток хорош, – сказал он. – Хотя попробовал его только что. Я говорю: прекрасен Ахетатон, хотя я видел его одним глазом, и то ночью, и то впопыхах, торопясь в ваш счастливый дом.
Ответ понравился Ахтою. А еще больше егосупруге.
«…Вот истинно догадливый и тонко воспитанный человек. Если Нефтеруф проявит столь же изощренную тонкость во всех делах – ему жизнь в столице улыбнется, а улыбка эта чего-нибудь да стоит. Этот воспитанный лев, несомненно, встретит понимание в первую очередь среди женской части столицы. А это совсем, совсем немало…»
Ахтой поддержал Нефтеруфа и развил его мысль. Он сказал:
– Чтобы представить себе красоту Ахетатона, надо пройтись на утренней или вечерней заре от Северного дворца до Южного. И не только Дорогой фараона, но и боковыми улицами и переулками. Идти вперед, задерживаться для лучшего обозрения, снова двигаться вперед и возвращаться на прежнее место, чтобы полюбоваться дворцами, храмами или домами вельмож. При всей кажущейся единообразной роскоши – на самом деле перед табой возникают фасады, не похожие один на другой, отличные в деталях и в пропорциях. Скажем, дом его светлости Хоремхеба или дом его светлости Маху. Их надо непременно видеть самому, чтобы решить вопрос о том, что их объединяет в смысле зодческого мастерства и что отличает их. В первом случае колонны, украшенные листьями лотоса, ничем не отличаются по высоте и ширине от колонн Маху, построенных в виде связки стеблей папируса. Но если вглядеться получше? Разве не отличишь руку Май от руки Туту? Май все свое внимание обращает на отделку частей здания, в то время как Туту озабочен больше пропорциями, соотношениями плоскостей и проемов…
– Это что-то весьма мудреное, – сказал Нефтеруф. – Во всяком случае, моя голова не совсем приспособлена для такого рода бесед, Однако же не кажется ли тебе странным, дорогой Ахтой, что и один и другой зодчий, которых ты назвал, всегда должны принимать в расчет как отдельные части здания, так и соотношения стен, окон, дверей и лестниц?
У Ахтоя блеснули глаза
– Как хорошо ты сказал! – обрадовался он. – Это как раз то, что исповедую я сам как ваятель и как зодчий, ибо мне, кроме глины и камня, приходится иметь дело и с чертежами домов и храмов. Было бы очень хорошо, если бы мы могли соединить в одном лице таланты Май и Туту – воистину богатырей зодчества, которых не знали в Кеми со времен Нармера.
– Объединить? – небрежно спросил Нефтеруф. – Объединить таланты?
– Почему бы и нет?
– Друг мой, – продолжал Нефтеруф, – не кажется ли тебе, что и Май и Туту, которых я не знаю, славны именно тем, что существуют порознь, каждый сам по себе? И что бы было, если бы все на свете соединялось и смешивалось в одной большой тарелке, наподобие шумерских блюд?
Ахтон, казалось, приперт к стенке рассуждениями Нефтеруфа. Но он не считал ребя побежденным.
– Почему ты полагаешь, – возражал он, – что соединить два таланта, два их начала – это плохо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22