– Может, и так.
– Дураки! – сердится Джафар. – Дураки! Вы ничему не научились. – Он нагибается, хватает чашу, пьет ее до дна. Потом выдергивает нож из земли, левой рукой подымает подушку, на которой сидел. – Глядите! Вот этот негодяй. Вы знаете, кто он. Я даже не хочу называть его имя. Это противно! Мой язык не на помойке найден, чтобы произносить ненавистные имена! Одним словом, вот он!
Джафар высоко поднимает подушку, еще больше выкатывает глаза и вонзает нож в подушку. Джафар подкидывает подушку к потолку. И сыплется пух. Много пуха. Словно бы снег идет в горах Эльбурса.
– Видали? – злорадно вопрошает Джафар.
Разумеется, все видели. Это же нетрудно…
– Теперь вы поняли, что все это значит?
Молчание.
– Вот так, только так следует расправиться с теми, кто во дворце. Запомните это. Там, а не в обсерватории главные наши враги. И так, только так надо разговаривать с врагами!
Джафар садится на место. С него катится пот. Дышит тяжело. И кажется, вовсе не замечает пуха, который разносится по комнате.
– Я очень зол, – признается Джафар эбнэ Джафар. И ни на кого не глядит. Уткнулся взглядом в землю.
Хусейн вылавливает пух из наполненной чаши. Его примеру следуют Пловец и Тыква.
– Выпить, что ли? – улыбаясь, спрашивает Джафар, как будто ничего не случилось. И уже совсем успокоившись: – Все произойдет по Писанию. Это слово, о котором я говорил, скоро прозвучит и достигнет ваших ушей. И тогда важно, чтобы вы не оплошали. – И обращаясь к Хусейну: – А потом ты найдешь возможность и время рассчитаться с любимой за ее неверность. Надо начинать с главного. Ты понял?
У Хусейна на уме только одно: «Эльпи, Эльпи, Эльпи…»
– Учтите, – предупреждает Джафар эбнэ Джафар, – кинжал имеет два лезвия. И оба они острые.
Что это значит? И друзья его переглядываются: не их ли касается угроза?
25. Здесь рассказывается о дервише, который держал речи на исфаханском базаре
– Я скажу вам нечто!..
– Нельзя ли потише?
– Я должен выразить словами то, что накипело на душе!..
– А зачем так кричать?
– Я не кричу. Я только желаю, чтобы слышали все.
– А мы не глухие.
– И поняли бы все!
– Мы не полоумные.
– И зарубили бы себе на носу!
– Ну уж это наглость…
– Я никого но боюсь!
Стоит дервиш на исфаханском базаре посреди мясных рядов и потрясает руками. Он кривой на левый глаз. Одежда на нем изрядно потрепана, неопрятна. Держит в руке посох и горланит на весь базар.
Мясники – народ степенный и состоятельный. Потрошат себе баранов и не очень обращают внимание на дервиша-крикуна. Однако, как ни говори, толпа есть толпа: она любознательна, ей хочется послушать дервиша, если у того есть что сказать. А по всему видно, что есть: не станет же орать, если за пазухой пусто!
Иные мясники побросали работу, обступили дервиша. А один из них попытался урезонить наглеца. Только из этого ничего не получилось: стоит себе дервиш, чуть не рвет на себе волосы и продолжает привлекать к себе внимание выкриками и жестами.
Потом к мясникам присоединились зеленщики. Думают про себя: «Наверное, святой человек, надо бы его послушать».
А что случилось? На что глядеть? Как этот дервиш надрывает себе глотку? Или потрясает посохом в воздухе? Когда приезжает с Востока укротитель змей – это зрелище. Когда хаджи, побывавший в Мекке и Медине, рассказывает о разных чудесах – это успокоение для души. А что угодно этому дервишу? За то время, пока он орет, мог бы и поведать кое о чем…
Как ни говори, а на базаре в Исфахане – как на всяком базаре: падок народ на зрелища и всякие россказни. А почему бы и нет, тем более если за это денег не просят…
Один из мясников, дюжий молодец с огромным ножом в руке, дергает дервиша за грязный рукав. Дервиш огрызается:
– Чего тебе?!
– Ежели ты хочешь говорить, говори, – ответил мясник. – Сколько же можно кричать?
– А ты кто такой? – взвизгивает дервиш.
– Али эбнэ Хасан. Вот мое имя!
– Ну и что ты этим хочешь сказать?
– Чтобы и ты назвался, кто ты есть.
– Не торопись. Все узнаешь. – Дервиш приосанивается. Бьет посохом землю. – А ты знаешь, что такое буря в пустыне?
– Положим, нет.
– Ты знаешь, что такое мороз в Туране?
– Скажем, нет.
– А ты ел падаль?
Мясник корчит гримасу и признается:
– Нет, не едал.
– А я все это знаю. Это все у меня здесь! – И дервиш трижды ударяет себя рукой по шее, да так сильно, что язык вываливается наружу.
Дервиш потрясает кулаками. Исступление вновь охватывает его! Но не очень понятно окружающим, что, собственно, приводит его в исступление и на кого обрушивает он свой гнев. А то, что он гневается, видно даже слепому: того и гляди полезет в драку. А разве так ведут себя благочестивые дервиши?
Мясник-верзила желает выяснить, что надо страннику. Он обращается к нему вежливо, даже с некоторой долей почтения, ибо дервиш чем-то взволнован.
– Святой человек, – говорит мясник, – почему ты так негодуешь? Не проще ли облегчить свою душу и рассказать нам то, что хочется тебе рассказать? Ежели, разумеется, мы того достойны.
Дервиш вытирает потное лицо подобием рукава, от которого остались одни суровые нити.
– Ничего особенного я не скажу, – ворчливо отвечает дервиш. – Дайте мне воды, и я кое-что сообщу.
Кто-то подает ему чашку с водой – дервиш даже не взглянул кто. И не поблагодарил. Потом уселся на корточки. Его окружили плотным кольцом: были тут мясники, и зеленщики, и всякий сброд, посещающий базар и охочий до диковинок.
– Я иду из самой Бухары, – начал дервиш. – Не всегда меня брали караванщики, и тогда я шел по пескам, поджариваемый точно грешник в аду. Я пил горькую воду. Я пил и чистую воду. Ячменная лепешка была для меня слишком вкусна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65