– спросил отец. – Что тебя так привлекло?
– Парус.
– Разве это для тебя в новинку? Кто родился на берегу – тому суждено не только видеть паруса, по и слушать трепыхание сурового полотна под неистовым ветром.
Кари не отрывал глаз от одинокого паруса.
– Отец, – сказал Кари. – Что там?
И указал на запад.
– Там? Этого никто не знает доподлинно. Но, как это не раз доводилось слышать и тебе самому, сказывают о каких-то землях..
– Тейт уверен в этом.
– Твой Тейт слишком много знает. Это тоже не к добру… Лучше бери топор и следуй за мной. И еще: держись подальше от скальдов всяких – они никогда не бывают такими, как все. Головы их забиты стихами, а стихи часто доставляют одни заботы. Нет лучше песни, чем та, которую слагают работающий топор и стонущее под его ударами дерево.
– Ты в этом уверен, отец?
– Я могу поклясться перед нашими богами.
– Это – которое вокруг нашего очага?
– Зачем? И перед лесными богами могу. И перед самим О?дином.
Отец говорил твердо. И это несколько смущало мятущуюся душу Кари.
VIII
Гуннар запомнил, как смотрел Кари на парус.
После ужина Гуннар сказал, вытерев губы и руки льняным полотенцем:
– А как ни говори – нет лучше той землицы, где родился ты и где живешь.
Хозяйка насторожилась: зачем повторять всем давно известную истину?
Гуннар продолжал:
– Здесь дорога? тебе каждая песчинка на берегу родного фиорда. Небо над тобою – родное тебе. А земля – еще роднее. Здесь живут твой отец, твоя мать, братья и сестры. Но ведь и товарищи, выросшие вместе с тобою и вместе с тобою делившие опасности плаваний и охотничьего промысла в горах, – это тоже частица тебя самою, твоей родины. Разве мыслима жизнь без них?
Гуннар посмотрел в сторону сына. Тот сидел, понурив голову, сплетя крепко-накрепко пальцы, и глядел на огонь. Пламя неукротимо подымалось кверху, искры сыпались.
Кари думал о чем-то своем. Ему не было дела ни до искр, ни до пламени. Он думал крепкую думу, как думают бывалые люди в морозные зимние ночи, когда на душе у них мрачнее самой ночи. Он понимал: отец говорил для его ушей, отец имел в виду именно его.
Гуннар все рассуждал:
– Конечно, не всегда родная сторона бывает с тобой ласкова. Об этом даже не приходится спорить. Так сказать, это истина. Но это же вроде любящей матери, которая бранит тебя, желая тебе же добра. Поэтому родная сторона часто сравнивается именно с матерью, вскормившей тебя.
Гуннар продолжал развивать свою мысль в этом же направлении при полном молчаливом согласии жены – она время от времени кивала головой. Остальные члены семьи внимательно слушали своего главу, пытаясь уразуметь смысл его слов.
Но вот заговорил Кари. Он словно бы ни к кому и не обращался. Можно было подумать, что беседует он с очагом. Не расплетая туго сжатых пальцев, глядя прямо перед собою, он сказал:
– Тейт несколько иного мнения.
– Сколько голов – столько и мнений, – заметил Гуннар.
– Но ведь истина одна…
Отец сказал про себя: «Этот скальд втемяшил ему различные мысли, цена которым – ничтожная, дешевле тухлой рыбешки».
– Тейт, – сухо выговорил Гуннар, – человек особого склада. Не скажу о нем ничего худого. Но ведь у него нет жены, он не вырастил ни одного ребенка, живет бобылем. У него на все свой взгляд. А наше положение – иное. Нам крепко следует держаться за землю, даже если она не всегда милостива к нам и весьма своенравна…
– Да, отец, это мысли иного раба, постаревшего под пятой своего господина и не видящего впереди ничего хорошего для себя.
– И это тоже его слова! – воскликнул Гуннар. – Узнаю рассуждения Тейта!
Хозяйка вмешалась в разговор:
– Мне больно слышать худое слово о Тейте. Он внимателен к нам и ничего плохого не сделал нашей семье. Надо ли корить его?
Гуннар махнул рукой:
– Я могу сказать только одно: Тейт сам по себе – человек неплохой, однако он не товарищ Кари – хотя бы по возрасту. И наставник неважный. Да какой из него наставник, если он не пашет, не жнет, семью не содержит. Ведь живет он как птица: что боги пошлют, то и клюет. Разве такой нужен советчик нашему сыну?
На это хозяйка сказала:
– Каждому нужна своя голова. Она – лучший советчик.
– А если своя не созрела для этого?
– Тогда надо ждать, когда она созреет.
– Об этом и речь! – сказал Гуннар. – В семье кто-то должен давать советы, а кто-то должен слушать их!
– Это справедливо, – сказала хозяйка.
У Гуннара с языка готово был сорваться слово, которое, несомненно, взволновало бы сына. Слово о Гудрид. Но не такое это дело, которое должно решаться в присутствии всех домочадцев от мала до велика. Сначала надо обо всем поговорить с самим Кари. Однако Гуннара очень подмывало – просто спасу не было – выложить накипевшее. И он сказал:
– Если мужчина что-то решил, то он должен исполнить свое намерение… Если перерешил что-либо – должен заявить об этом во всеуслышание.
Намек был слишком прозрачным, чтобы не понять его.
– У каждого есть свои намерения, – проговорил Кари. – Один – торопится, другой – размышляет. И правы оба. Неправ оказывается тот, кто совершил ошибку, кто оказался более опрометчивым. Кстати, подолгу раздумывающие тоже могут оказаться опрометчивыми.
– Скальд! – крикнул Гуннар в гневе. – Опять скальд! Это слова самого Тейта! Ты их просто повторяешь!
– Возможно, – согласился сын. – Не зазорно учиться у многоопытных…
– Повторять чужие слова тоже надо уметь! Или они должны быть к месту!
Кари встал.
– Я подумаю, – сказал он.
– От своего просто так, за здорово живешь не отступай, Кари.
– Это верно, – сказала мать.
С той стороны очага отозвалась старуха:
– Я долго молчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51