Я вскочил и ринулся к выходу. Сослепу (я же снял очки, когда вошел в образ хулигана) я наткнулся на осветительный прибор. Тот грохнулся со страшным шумом. Раздался звон разбитого стекла. Девчонки завизжали. Я запутался в проводах, упал и почувствовал, что погибаю.
И тут кто-то быстро поставил меня на ноги, крепко сжал мою руку и решительно приказал Саниным голосом: «Надень очки!»
Я нацепил на нос очки и еще больше ужаснулся. В студии царила страшная неразбериха. Но осматриваться мне было некогда, потому что Саня тащил меня к выходу.
Мой друг открыл тяжелую дверь, и мы очутились в коридоре.
– Держите их! – крикнула нам вдогонку Марина Николаевна.
Как мы были рады, что никого нет в коридоре, а полумрак облегчал побег. Мы оглядывались – за нами никто не гнался.
Но тут Саня допустил оплошность. Он решил запутать следы, рванулся влево в боковой коридор и потащил меня за собой.
Путь нам преградила стеклянная дверь. Мы с Саней сходу на нее налетели. Стекло не выдержало и грохнулось наземь.
Саня упал, а я повалился на него.

Папа приходит на выручку

– Итак, фамилия, имя?
Инспектор детской комнаты милиции в капитанских погонах строго посмотрела на Саню.
Мой друг показал на забинтованную голову и промычал нечто невразумительное, мол, когда упал, отшибло память.
– Все ясно, в результате травмы потерял память, а заодно и дар речи?
Женщина с погонами капитана слегка улыбнулась. Как ее назвать? Раньше были капитанские дочки, а теперь дочки становятся капитанами.
Саня поспешно кивнул забинтованной головой – инспектор детской комнаты верно уловила его мысль.
– А ты можешь отвечать? – капитан обратилась ко мне.
– Могу, – сказал я и поморщился.
Я счастливо отделался – у меня было всего несколько порезов на руках, их залили йодом, и до сих пор щипало.
Весь удар на себя принял Саня, потому и больше пострадал.
Я привык говорить правду, а потому не скрывал, как меня зовут и кто мои родители. Но при этом я думал – позор, до чего я докатился, попал в милицию.
Саня сидел с видом человека, который случайно очутился в милиции и готов немного потерпеть, пока недоразумение уладится, но не больше. Мой друг хранил гордое молчание вовсе не из-за того, что боялся попасть под горячую руку своей мамы, хотя ей и под холодную руку не рекомендовалось попадать – как-никак рука бывшей баскетболистки.
И все-таки Саня не боялся. Саня страдал.
Когда под тяжестью наших тел рухнула стеклянная дверь, в коридор высыпали люди. Появилась и Марина Николаевна. Все не на шутку перепугались. Мы с Саней были в крови (в основном, конечно, мой друг). Но в медпункте, куда нас мгновенно доставили, после обследования сказали, что ничего страшного не произошло, перевязали Саню, помазали йодом мои царапины и влепили нам на всякий случай по уколу. А потом решено было нас передать в детскую комнату милиции.
– За хулиганский срыв записи высокохудожественного произведения, – заявила режиссер.
Саня ужасно обрадовался, когда узнал, что сейчас появится милиционер.
– Вот увидишь, он во всем разберется, – шепнул меня Саня. – И нас тут же отпустят.
Нацепив на нос очки, я вновь превратился в пай-мальчика, бояку и трусишку. А потому при одном упоминании милиции я задрожал противной и унизительной для человеческого достоинства дрожью. Больше всего я боялся, как бы сейчас не появился папа. Я был уверен, что папино сердце не выдержит, когда он меня увидит здесь и в таком состоянии.
Ну, то, что в медпункте были одни женщины, моего друга вовсе не удивило. И его мама была врачом. Но когда вместо одетого в плащ с поднятым воротником, в широкополой шляпе и в темных загадочных очках сыщика пред нами предстала румянощекая женщина в милицейской форме с четырьмя звездочками на погонах, мой друг и вправду потерял дар речи. Все, отчаялся Саня, и здесь сплошные женщины. Справедливости от них не жди. И тогда Саня замкнулся и ушел в себя.
Капитан дотошно всех расспросила, осмотрела место происшествия, составила протокол, а потом повела нас в детскую комнату милиции.
И вот мы сидим напротив инспектора, я отвечаю на вопросы, а Саня по-прежнему молчит.
– С какой целью вы пришли на студию? – обратилась ко мне инспектор.
– Папу повидать, – честно ответил я и объяснил. – Мой папа… выступает по телевидению.
– А почему ты на студии не сказал об этом?
Я знал, почему я не признался, кто мой папа. Если бы режиссер услышала мою фамилию, она бы тут же разыскала папу, а именно этого я больше всего и боялся.
– Ясно, – сказала инспектор, – не хотел, чтобы отец узнал. Но ведь все равно узнает. Я вынуждена буду сообщить родителям.
Да, как ни крути, наказанья рано или поздно не миновать. Но лучше попозже.
– Как вы успели столько там натворить? – полюбопытствовала капитан.
– Мы нечаянно, – промямлил я.
– А поподробнее можно?
Я стал рассказывать, как мы случайно оказались на записи детского спектакля, как вошли в образ хулиганов и когда стали действовать, как в жизни, нам сказали, что мы сорвали спектакль.
Только несколько дней спустя я узнал от папы, из-за чего произошла эта путаница. Неуловимому Красовскому поручили привести двух способных мальчишек, которые справятся с ролями хулиганов, потому что прежние юные актеры переели мороженого и слегли с ангиной. Красовский в суматохе забыл обо всем на свете, а когда мы подвернулись под руку, решил сделать из нас актеров. И, как видите, своего добился.
– О чем спекталь? – поинтересовалась капитан.
– Для детей младшего школьного возраста, – поморщился я. – Там лоботрясов и двоечников перевоспитывают в два счета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59