ну кто ты, парень? И почему я не должна тебя бояться?
А ведь и впрямь: его не только можно, но нужно бояться. Нет, сам он ничего пока страшного не натворил, наоборот даже, вроде как притаился под чужой, хотя и опасной, крышей. Но уж крыша у него такая, что Жене к ней даже приближаться нельзя. Зачем же он ее доверием как бы злоупотребляет?
Он приумолк, но Женя поняла его по-своему, заговорила на тему ему интересную:
– А по твоему делу… По вашему… Про Марию Ивановну я только слышала, но не видела ее никогда, она уехала за год до моего рождения. А что вы болтали про ее сынка – учится на дипломата… Зачем врать?
Кольча готов был провалиться, спасение было только в признании, что он искал мать, а Валентин – его взрослый друг, они давно знакомы, много лет – без вранья все-таки не обошлось, – а мать бросила его в Доме ребенка.
– Мария Ивановна? – остановилась Женя. – Ну и дела! Спрошу у мамы. Она никогда ничего такого не говорила.
– Может, и не знала?
– Может…
Они гуляли, как гуляют все влюбленные на свете – до синих, густых сумерек, когда зажигаются окна в домах. И у Кольчи как будто крылья за спиной оказались: в общем-то, он освободился от вранья, сказал почти правду, и ничего ведь страшного не произошло. Женя не шарахнулась от него, как от прокаженного, наоборот, ей было страшно интересно, как там в интернате, и он рассказывал ей про детскую жизнь за забором, как бы приглушая, затушевывая неприятное, а приятное делая чуточку забавным, смешным, и она, наивная Дюймовочка, верила ему, раскатываясь серебряным смехом.
Кольча, как ни странно это, спал мертвецким сном в эту ночь, и сон снился ему счастливый: Женя в полный рост, Женя сбоку, Женя улыбается, хмурится, молчит и что-то говорит.
Весь сон – сплошная Женя.

5

Он растворился в Жене, утонул в ней. Каждый час, каждую минуту он помнил о ней, думал над ее словами, перебирая, как драгоценный жемчуг, ее мысли, фразы, улыбки. Он часами просиживал в читалке, бессмысленно проглатывая страницы только для того, чтобы, усмехнувшись, листануть их назад и читать прочитанное сначала, потом выходил на абонемент, к ней, норовя, когда Анна Николаевна, штатная пожилая библиотекарша, отойдет в фонд, читалку или в магазин за кефиром.
Народу летом в библиотеке было мало, и, оставаясь одни, они словно впивались друг в друга своими бесконечными разговорами, и Женя всегда была впереди, она оказалась сильнее, неясно только – умнее ли, но наверняка начитаннее, развитее – это точно, и Кольча за ней не гнался, сразу уступив лидерство. Однако получалось, что он уступает из вежливости, рыцарства, из-за уважения к ее мнению и к ней самой, а такое не может не нравиться даже самым юным женщинам – в первую очередь самым юным. Каждый день они гуляли допоздна, ночью Женя снилась Топорику, и все сливалось в одно прекрасное и юное токование, в счастье узнавания близкой души – без оглядки, разбора, раздумий, в одни-единственные беспрерывные сутки – без ночи и дня.
Они не замечали погоды – ненастья или солнца, голода и жажды, чужих взглядов и посторонних слов. Они бежали сквозь дни и ночи, мысленно не разлучаясь, крепко взявшись за руки и не теряя ни на минуту ощущения взаимной благодарности и привязанности.
Всевидящий Валентайн не мог не чувствовать происходящего, но берег Кольчу. Свои записки он предусмотрительно оставлял в квартире, на самом видном месте, чтобы влюбленный рыцарь не мот их не заметить, и о приказах своих в виде вежливых просьб сообщал заранее. Вздыхая, Кольча уходил из читалки, предупредив Женю, что скоро вернется, бежал в гараж, заводил машину, мчался за патроном по его делам, впрочем, дело было только одно, и совершалось оно в самое неподходящее время – под вечер.
Они упражнялись. Из головы у Кольчи не выходила Женя, и поначалу он отстреливался хуже положенного, но потом понял: чем будет спокойней, а значит, точней, тем быстрее освободится.
Однажды хозяин, расхвалив Топорика за отличный результат, кинул как бы в шутку, с хохотком:
– А по человеку – слабо?
Кольча, не задумавшись, расплавленный от похвал, торопящийся к Жене, брякнул:
– Да чо там!
И осекся. Но было поздно. Валентин посерьезнел, с крючка не отпустил:
– Ну ладно. Поглядим.
И однажды поглядел, пояснив заранее, что к вечеру едут в соседний городок, и прибавил, смягчая положение:
– Скажи подруге, что дело неотложное.
Ничего подобного Кольча, конечно, не сказал, пояснив просто, что приятель просит помочь, а то, что он водитель по совместительству, подрабатывает, и к ученью это немалое подспорье, он давно уже полусоврал Жене.
Она согласилась легко, явив полное понимание, и Кольча с Валентином в сумерки покинули городок.
Едва они выехали на шоссе, Валентин стал мягко объяснять Кольче, что выстрелить в человека не такое простое дело и никому вреда они доставлять не собираются. Автоматическая винтовка предназначена исключительно для самообороны, однако, даже отбиваясь от несправедливости нападающих, надо быть психически готовым прицелиться в живую цель, а потом, если уж некуда отступать, дать сдачи.
Нет, растолковывал он сказанное первый раз уже давненько, непросто, ох как непросто выстрелить по живому. К этому следует привыкать. Постепенно.
– Сейчас я тебе покажу, – сказал Валентин, и Кольча напрягся.
Они въехали в соседний городок, остановились на самой окраине. Вдали, метрах в ста, шел неровный ряд одноэтажных домишек. В каждом светились окна, и в некоторых не было занавесок, так что лампочки без абажуров светили особенно ярко.
Валентин собрал на ощупь винтовку, спустил боковое стекло «Мерседеса», прицелился в одно такое окно, щелкнул выстрел – и лампочка погасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72