- А что будем делать, если он придет? - прошептал Танкред. - Если конечно
он не из телеплазмы.
Арне, судя по звукам, проверил магазин своего револьвера, потом ответил:
- Как только услышим его за стеной, во-первых, затихнем. Едва он войдет,
я включаю фонарь. Серенсен, вот вам револьвер, вы его берите на мушку и
попросите не дергаться и вести себя благоразумно. Если он не захочет
подчиниться, нам придется его хватать. Я имею в виду мужчин, а дамы будут
зрителями.
- Эх, надо было мне взять наручники... - вздохнул Серенсен. - Но кто ж
мог знать!
- Ничего! - шепнул Арне. - У меня припасен канат на этот случай. Хватит с
него и каната.
Последовала длинная пауза. Все сидели, прислонившись к стене, и
внимательно слушали. Часы у меня на руке тикали тихо и медленно. Мне
хотелось прижаться лицом к руке Моники, но я старательно отвлекал себя от
этого навязчивого желания, пытаясь считать ее пульс. Он сливался с моим, а
моя собственная кровь начинала стучать в висках так, что я не слышал часов.
Я вздохнул.
Карстен - он сидел рядом с Моникой, с противоположной от меня стороны -
зашевелился и прошептал:
- Арне, давай сюда фляжку. Я работал сегодня, сейчас усну.
Появившаяся из противоположного угла фляжка внесла оживление на нашем
фланге: сначала Танкред, расположившийся почти у самого зеркала, потом Эбба
сделали по глотку, затем фляга перешла к Карстену и чуть задержалась, потом
я принял ее из рук Моники. Мы отправили виски на тот конец и снова затихли.
То и дело в окно бился ветер, в трубе гудело, словно в старом органе. Так
прошло больше часа. Ожидание начинало действовать мне на нервы. Я так
напряженно прислушивался, что, наконец, вполне созрел для галлюцинаций.
Когда долго прислушиваешься, надо на что-то смотреть. Я смотрел на
капитанские сапоги. Вдруг мне стало казаться, будто они оживают. Мне пришла
в голову дурацкая мысль: что, если здесь, в комнате, сейчас произойдет нечто
странное, непонятное? Вот сейчас сапоги зашевелятся и пойдут?
Стоп, Пауль Рикерт! Не хватает еще полупьяного бреда. Все было тихо.
Моника теснее прижалась ко мне, ее голова лежала у меня на плече, она
засыпала, если уже не спала. Я слегка повернул голову и вдохнул нежный
аромат ее волос. Ее близость опьяняла, но я вдруг подумал: почему это
страстное, неудержимое влечение вспыхивает именно в темноте и как будто
боится дневного света? Почему у меня не хватает мужества просто сказать:
"Я люблю тебя, будь моей, разорви все другие связи"... Да потому, если уж
быть до конца откровенным, что на Монике, в таком случае, надо жениться -
вот что! А я, как возможная партия, пожалуй, похуже, чем Арне. Кто я? Вечный
студент с родительскими деньгами, мальчик на побегушках при Краг-Андерсене,
обыкновенный повеса, хотя мне уже скоро тридцать.
Я резко пошевельнулся и покрепче сжал руку Моники, чтобы она проснулась.
Я посмотрел на часы. Было без четверти два. Инспектор рядом с Арне
заворочался и прошептал:
- Боюсь, нам сегодня ничего не выудить.
- Тс-с! - зашипела Эбба. - Вы разве не слышали?
Все затаили дыхание. Я прижал ухо к стене: да, в самом деле, какое-то
шевеленье! Это не ветер, не мышиная возня - звуки приближались, и я вспомнил
рассказ Танкреда: было похоже на чьи-то шаги в мокрых сапогах.
Мы напряженно прислушивались. Я увидел силуэт Арне: он отделился от стены
и сел прямо, наверно, держа наготове фонарь. Сердце у меня оглушительно
колотилось, я напрягал затекшие ноги. Вот сейчас, через мгновение, откроется
эта нелепая дверь, и войдет - кто? Непроизвольно я обнял Монику за плечи и
как только почувствовал, что она дрожит, сразу же сам успокоился.
Непостижимо, откуда берутся силы, если рядом другой человек, более слабый?
Наш гость, вероятно, добрался до самого порога. Шаги стихли, и стало
слышно, как нажимают дверную ручку. Казалось, прошла целая вечность, пока
открывалась зеркальная дверь, из нее потянуло холодом и сыростью. И,
наконец, показалась фигура человека в длинном шуршащем плаще. Он вошел и
двинулся к кровати.
В этот момент вспыхнул луч фонаря. Инспектор вскочил, в его руке блеснул
револьвер.
- Стоять! Руки на голову!
Человек обернулся, мы увидели большое бородатое лицо с искаженными
паническим страхом чертами.
Это был Эйвинд Дорум. Его прорезиненный морской балахон жалобно
всхлипнул, когда Дорум поднял огромные ручищи и послушно опустил себе на
голову, словно сокрушаясь о своей незадачливой судьбе. Желтые глаза
беспомощно заморгали в ярком свете.
Тем не менее в следующую секунду он вдруг предпринял отчаянную попытку
улизнуть, зияющий черный провал за зеркалом был совсем рядом. Сёренсен и
Танкред бросились с двух сторон ему наперерез, мы с Йерном тоже вскочили и
попытались помочь. Дорум был очень силен и, не обращая внимания на револьвер
в руках инспектора, стряхнул с себя их обоих, а я получил мощный удар в
грудь и отлетел к стене. Пытаясь отдышаться, я видел, как он размахивал
ручищами, словно рассерженная горилла, а Йерн, упав на пол, вцепился ему в
ногу. Но тут инспектор приемом джиу-джитсу все-таки свалил Дорума. Танкред
пришел на помощь Йерну, и они вдвоем крепко Держали бородача за ноги.
- Ну, Дорум, - проговорил, утираясь, инспектор, - будете вести себя
хорошо? Или мы вас свяжем?
- Я хотел только взять бумаги! - простонал наш пленник и завозился на
полу. - Мои бумаги только хотел...
- Что еще за бумаги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69