Немцы или были убиты, или спрятались, или бежали. Их минометы, стоявшие на соседней улице, начали стрелять по дому, из чего следовало, что дом сейчас был снова нашим.
Начинало медленно светать. Сабуров послал связных к Гордиенко и Парфенову, которые, судя по тому, как и откуда стреляли немцы, тоже заняли свои дома слева и справа.
Когда совсем рассвело, наконец объявился старший лейтенант Жук. Он шел прихрамывая, за ним двигались трое бойцов и пятеро немцев со скрученными за спиной руками.
– Вот они… Скажи пожалуйста, в котельной в котел забрались, – с искренним, никогда не покидающим русского человека удивлением перед хитростью немца сказал Жук. – В котел ведь, скажи пожалуйста, – повторил он с видимым удовольствием оттого, что он все-таки нашел этих хитрых немцев.
Сабуров был доволен – и тем, что Жук жив, и тем, что он взял в плен немцев, но ноги его вдруг подкосились от усталости, и, сев на первый подвернувшийся стул, он почти равнодушно сказал, вытирая пот со лба:
– Да, значит, в котел…
– В котел, – с удовольствием в третий раз повторил Жук. – Что прикажете делать с ними, а?
– Вы в полк пойдете к себе? – спросил Сабуров.
– Да.
– Возьмите автоматчиков и сведите их туда, а потом дальше передадите.
– Есть свести к себе, – с радостью сказал Жук, – а автоматчиков не надо, у меня и так не убегут.
Услышав это, Сабуров почувствовал уверенность в том, что немцы действительно от него не убегут, и в то же время некоторую неуверенность – дойдут ли они с ним до штаба.
– Вы их доведете? – спросил он.
– А то как же, доведу… – ответил Жук тем ненатуральным тоном, при помощи которого люди, вообще не умеющие лгать, хотят изобразить в трудных случаях особую правдивость. – Вы теперь тут все хозяйство более или менее уже знаете?
– Более или менее, – ответил Сабуров.
– Ну, я к себе, – сказал Жук. – Прощаться не буду, я еще к вам в гости приду.
– Приходите, – улыбнулся Сабуров. – Я себе пока тут квартиру подыщу.
Жук уже повернулся, но, уходя, добавил:
– Только в нижнем этаже советую, в бельэтаже продует. Как увидят немцы, что в бельэтаже расположились, так все окна вместе со стенкой выбьют, уж это точно.
Сабуров в самом деле выбрал себе для временного командного пункта одну из полуподвальных, впрочем довольно светлых и больших, комнат. Когда он присел и, нахмурив лоб, пытался сообразить, что ему предпринять дальше, ввалился Конюков, волоча за собой пленного – рыжего немолодого немца, примерно его лет и комплекции.
– Словил, товарищ капитан. Словил и вам представляю…
У Конюкова был победоносный вид. Хотя он так же, как и Жук, скрутил пленному немцу руки за спиной, но теперь добродушно похлопал его по плечу. Немец был его добычей, и Конюков относился к нему по-хозяйски, как к своему добру. Сабуров, заметив по лычкам, что это фельдфебель, задал ему на ломаном немецком языке несколько вопросов. Немец ответил хриплым, придушенным голосом.
– Что говорит, а? Что говорит? – два или три раза, перебивая немца, спрашивал Конюков.
– Все, что нужно, говорит, – сказал Сабуров.
– Хрипит… Ишь ты, голос потерял, – удовлетворенно заметил Конюков, сам запыхавшийся от борьбы с немцем. – Это я его маленько придушил. А кто же он теперь по ихним званиям будет?
– Ты до кого в старой армии дослужился?
– До фельдфебеля, – ответил Конюков.
– Вот и он фельдфебель, – сказал Сабуров.
– Значит, так на так, – разочарованно протянул Конюков.
На завоеванной территории постепенно все образовывалось. Пленных набралось одиннадцать человек, и их свели в одну полуподвальную каморку. От Гордиенко из соседнего дома уже протянули телефон. Масленников, как сообщили связные, с остальной частью батальона скоро должен был прийти сюда.
В окнах полуподвала, заваливая их камнями, домашними вещами, чем попало, располагались пулеметчики и автоматчики. За каменной стеной, там, где указал Сабуров, поспешно рыли себе окопы минометчики. О том, чтобы раньше следующей ночи подтащить сюда кухни, нечего было и думать. Сабуров приказал людям расходовать неприкосновенный запас. Наблюдатель, забравшись высоко на чердак, под обгоревшую крышу, сообщил о продвижении немцев по ближайшим улицам.
Гордиенко сказал по телефону, что у него все в порядке, взял четырех пленных и укрепляется, ожидая дальнейших приказаний. Сабуров ответил, что единственное приказание – укрепляться как можно скорей.
Когда наконец протянули провод от Парфенова, Сабуров взял трубку.
– Лейтенант Григорьев слушает, – послышался молодой тонкий голос.
– А где Парфенов?
– Он не может подойти.
– Почему не может?
– Он ранен.
Сабуров положил трубку. Как раз в эту минуту к нему явился запыхавшийся и счастливый Масленников.
– Вот сюда попали, когда шел, – объявил он торжественно, показывая краешек галифе с дыркой от пули.
Сабуров усмехнулся.
– Если это вас так радует – боюсь, что вы тут часто будете ходить веселым. Привели людей?
– Привел.
– Без потерь, надеюсь?
– Трое раненых.
– Ну, это ничего… А у меня только убитых двадцать один, – шепнул он на ухо Масленникову. – Побудьте тут, я сейчас вернусь.
Взяв с собой Петю, Сабуров прошел по нижнему коридору до правого конца здания, вылез через пролом и, прячась между редкими чахлыми деревьями, перебежал к соседнему дому.
Немцы не сразу заметили его, и над его головой просвистело лишь несколько одиноких пуль.
Он застал Парфенова в той же комнате, где у телефона сидел лейтенант Григорьев. Парфенов лежал на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14