Никакой вот этой местной дряни. Профессор едва не прослезился, однако вискаря своего всучил. - Эх, земеля, - обнял его за шею неосторожный купец Батурин (тоже не абстинент). - А помнишь ты, черт нерусский, как дома-то пили? - Это я нерусский? - обиделся земеля. - Да я, к вашему сведению, Рюрикович! - Но живейше все же заинтересовался: - А как? К а к ? Вот как, к примеру, вы, ребята, пили? С кем? Где? Что? И сколько? Словно юного любовника, профессора возбуждало не только обладание предметом, но и пересуды о нем. Мы легко утолили его любознательность. Наш с Батуриным опыт, хотя и длительный, разнообразием не отличался. - Но вот один наш кореш... - Батурин помотал взмокшим чубом. - О, это был большой художник. Репин. Тулуз-Лотрек. Вера Мухина! Мог мешать пиво, коньяк и портвейн с твоим вот этим поганым пойлом, а наутро шел на работу бледный, и только. Такой был доктор, земеля, не поверишь. У последнего хроника, бухаря подзаборного отобьет охоту. - Даже вас бы, старина, вытащил, - вставил я. - Пикнуть бы не успел, земеля, - согласился Батурин. Не сказать, чтобы профессор Б. одобрял обращение Батурина. Он все крутил головою, демонстративно поправляя галстук, как бы напоминал, что он уважаемый, состоятельный человек и закусывает с нами только из любви к родине. - Не вполне понимаю, - заметил он раздраженно. - Этот ваш коллега, он что же, сам алкоголик или лечит алкоголиков? - Да в том-то и штука! - закричали мы с Батуриным наперебой. - Он именно что сам алкаш! И в то же самое время лечит! Тем самым - с доскональным знанием дела! Врубаешься? - Лечит! - скривилась жесткая Гришка. - Небось уж всю рыбу вылечил своей проспиртованной требухой в Дунае или в Рейне каком-нибудь. - Не исключено! - радостно подхватил Батурин. - Или даже в Сене! - Ах, сено, сено... Этот запах... - затуманился профессор. - Вы знаете, друзья мои, что я больше всего люблю в этом городе? Центральный парк. Там всегда пахнет скошенной травой. Раньше я бегал там по вечерам, рысцой. Бежишь, небо выцветает, и этот запах... И кажется, друзья, что ты дома, в Пахре. Там тоже - как спустишься в сумерки к реке, такой дух от сена... - Се-на! Не Пахра, говорят тебе, а Сена. Тоже река такая, земеля. Или хоть в Женевском озере. Нажрался - и буль-буль по пьяни. - Я всегда говорила, что он плохо кончит! - кричала Гришка. - Это Россия! - кричал Рюрикович-профессор. - Друзья мои! Поверьте, я повидал жизнь! Только мы, русские, способны на такую тоску по родине! - Эх, земеля! Дай я тебя поцелую! - Ну а как, как он пил, этот ваш коллега? Ну, фор экзампл? Ну, фор экзампл, придет, бывало, на прием и встретит там свою чувиху неожиданно с другим. И кличет официанта: Кузька, шампанского! Тот несет поднос с шампанским, он хлоп-хлоп-хлоп, весь поднос, двадцать бокалов, один за одним - и к чувихе. И ее чувака, фор экзампл, за шкирку - и в окошко. А следом - чувишку. Вот так и пил. - Это удивительно! - смеялся профессор. - А как его звали? - Да Хлесталов. Так и звали: доктор Хлесталов. - Хм! - Б., прищурясь, рассматривал стакан с виски на свет. - Знал я одного Хлесталова. Только тот был писатель. В кавычках. Жалкий субъект. Типичный неудачник. Мы с Батуриным переглянулись. - Была у него одна скандалезная вещичка, наделала шуму... Но случайная слава - она уходит в песок, не правда ли, друзья мои? Его забыли. Когда он это понял, буквально полез из кожи, чтобы о себе напомнить. Прием там, презентация, банкет, - стоило ему появиться - тут же дебош. Хотя сам-то я имел счастье им любоваться, слава Богу, только раз или два... Однако ходили легенды... - Надо же, какое совпадение! - удивляется купец Батурин. - Довольно редкая фамилия, и - надо же, оба такие задорные люди! Я буквально заинтригован: что, земеля, что этот человек? Так по халявам и практикует? Я делаю другу знаки, но купец понимать меня не хочет, прямо-таки выпихивает нашего святого отшельника на тропу исповеди. - Я крайне страдаю от дефицита общения, друзья мои, - охотно заводит свою песню Рюрикович, и славная Гришка похлопывает его по рукаву и говорит "ну-ну-ну". - Такая тоска, ребята... А как я жил! Я жил, друзья мои, фе-е-ри-чес-ки! - Сосед горько улыбнулся и сделал крупный глоток. - Всего лишь пять лет назад... Вы знаете, друзья, что такое культуратташе в...? - Б. назвал маленькую европейскую страну (хорошо, очень хорошо, просто замечательно развитую), полную хороших кондитерских и первоклассных горнолыжных курортов. - Это, дорогие мои, песня жаворонка в летнем поле. К тому же накануне отъезда я женился... Нет, к счастью, не на Марице. На прелестной сироте из старого партийного клана. Студентка филфака, на пятнадцать лет моложе меня. Друзья мои, море любви омывало наш старинный особнячок на улице Роз. Я пишу стихи, жена ездит по магазинам, катаемся на лыжах. Званы в лучшие дома столицы, вот так. Машенька... да. Маша счастлива. Мне родина снится, в слезах обнимаю любимую... Открою глаза: я в раю, о чужбина моя! - это не вошло в сборник. Да, я жил в раю. Маша, Маша... Был прелестный праздник по случаю победы в региональной регате. Обед в старом замке, у бабушки капитана команды, баронессы. Персонал в ливреях. С хозяйкой, семидесятилетней красавицей, мы знакомы довольно коротко, играем в теннис. Одна походка... Профессор разошелся, пробует изобразить походку баронессы. Очень похоже, как скачет дельфин на хвосте по водной арене дельфинария. Внезапно его перекосило от ярости: - А эта моя вобла, - он ткнул бутылкой в потолок, как матрос в качку! Эстетический аспект секса унижает, мать ее!.. - Ты прав, глубоко прав, земеля, - одобрил Батурин. - Я тоже требую: Гришка, не топай, лехше, лехше ход ноги... Некоторое время сосед молча пил и подливал себе, вздыхая. Я видел, что воспоминания даются ему нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35