- Целки нам тут не хватало, твою мать! Сон слетел, и вместо него принялась набухать яростная досада, что такое вот милое приключение так дико закончилось. И за постель, согласитесь, неловко. И чумичка эта в лоскуты пьяная... Не сбежать ли - срочно расплатиться - и, допустим, в Питер, живет там одна... Как, впрочем, и здесь, в Москве, ему наверняка будут рады, по крайней мере в двух... даже в трех домах. Нет, чушь. В России бытует плебейское правило "сдавать номер" - как рапорт. А как его с д а ш ь с этой задрыгой! Гарри вспомнил камуфляжного хряка и его свинцовый затылок. Фу, что за мысли... Он докуривал вторую пачку, когда Лиза вдруг открыла глаза и рывком села. Огляделась, пытаясь поймать удирающие воспоминания. Увидела рядом хмурого Гарри, провела рукой по своей голой груди, вскрикнула, натянула до подбородка одеяло. - Сколько времени? - "Который час" у вас, я слышал, говорят... - Озноб вновь накатывал на Гарри и как бы звон, колокольное гудение в бедрах и затылке... Спокойно, Гарри, взгляни на размозженного партнера: его не так-то легко заподозрить в увлеченности перспективой блаженства. Лиза вспомнила про маму и закрыла глаза от ужаса, молясь, чтобы все это был сон, чтобы вся эта комната, и этот голый дядька с сигаретой, и сама она, голая и - ой, мамочки, вся мокрая, этого только не хватало... (Лиза проверила украдкой пальцем) - ох, вот кошмар, голая, в луже крови... - чтобы все это выцвело, развалилось и истлело, как именно кошмар... Водянистая голубизна за окном вполне могла означать рассвет. - Да не смотрите же на меня! Который час? - Ну, полшестого. Почему вы, русские женщины и даже девицы, вот почему, интересно, в постели вы всегда интересуетесь временем? Регламент у вас, что ли? И только попробуй, бэби, спроси, женат ли я! Так, теперь мы будем оплакивать свою невинность! - С легкой брезгливостью Гарри краем пододеяльника вытер канашке мокрые щеки и нос. - Можно позвонить? - шепнула Лиза, страстно мечтая о пожаре, землетрясении или бомбежке, которые бы одним разом все списали и прекратили ее муки. Хорошо бы этот Гарри как-нибудь исчез, как-нибудь так бесследно испарился, а она бы сама очутилась дома, в своей постели, чистая и сухая, в ночной рубашке, как в детстве, когда крошка Лиза, изнуренная, засыпала в гостях, а просыпалась уже утром, в обнимку со своей подушкой, не помня, как мама волокла ее ночными подземельями метрополитена (сама, между прочим, обмирая от ужаса). Но Гарри не исчезал, а сидел, а по правде-то сказать, пожалуй что, лежал рядом и странно смотрел на нее. Смотрел так странно, так вдруг опасно улыбаясь, как дачный кот перед тем, как взмыть в небо и задавить трепыхавшуюся там птичку. Хищник Мур, пагубный дяденька, поставил Лизе на живот телефон. - Звони. В общество защиты детей, полагаю? * * * Нина уже не рыдала и не болталась, натыкаясь на углы, как тряпичное чучело на палке, по жилой площади, не накручивала пляшущим пальцем абсурдные номера мертвенно-синих приемных покоев и отделений милиции. Оставила она также надежду пробить молчание легендарной шестикомнатной квартиры Насти Берестовой, по поводу сокрушительного гардероба которой выдвигала дочери сокрушительные же аргументы типа "зато в твоем распоряжении дедушкина библиотека, одна из лучших в Москве!". Она сидела, опухшая, полоумная, с онемевшей спиной, сидела почему-то на полу, вцепившись взглядом в телефон, жизнь почти истекла из нее, как эта ночь, и неуклюжий, многократно переполосованный изолентой аппарат был единственным каналом, по которому старая, совсем старая женщина с сухим морщинистым ртом еще осуществляла витальные связи. Олег, примчавшийся глубокой ночью, кое-как отбрехавшись дома вызовом в больницу, не выдержал, уснул с широко открытым ртом, опрокинувшись на диван и свесив ноги. - А? Что ты? - заполошно вскинулся, когда грянула, едва не развалившись, сволочная машина Эдисона. - Ликуся... - с хриплым спекшимся заклятием мать пала на мембрану - жрицей и жертвой одновременно. - Тетя Нина! Тетя Нина, это Настя, извините, не разбудила? - Где! Где?! - кричала и не слушала, захлебывалась и выныривала, и снова уходила под воду разбитая вдребезги Нина, будто рожала, тужась понять, барабанные перепонки, а также легкие разрывались от непосильного голоса, от бредней этой гадкой, о, сомневаться не приходится, растленной, вот именно, потаскушки, безмозглой куклы, на которую теперь была вся надежда. - На какую дачу, Настя, гадкая ты девочка, на какую еще дачу, зачем, с кем, где у вас мозги, вернее, совесть, где Лиза, где эта дача, где твои родители?! Олег взял трубку и выяснил, что обе мерзавки забурились к какой-то однокласснице на дачу и вечером в темноте побоялись возвращаться, а телефона нет, и вот Настя уже дома, а Лиза едет. Я ее убью. Убью дрянь бессовестную. Нина, Нинуля, все живы-здоровы... Не обижайся, мне надо на работу. Никто не обижается. Просто нет - сил - жить. Жить сил практически не осталось, доктор. * * * - Сколько же тебе все-таки лет? И кто ты такая? Может, у тебя с крышей не все в порядке, а? - Гарри крепко обхватил затылок бессовестной дряни ладонью и заставил повернуть голову. Глаза как глаза. Мокрые, перепуганные, похоже, близорукие. Глупые, опухшие. - Не придурок ты, бэби, нет? - Вот же нашел приключение... Телефон у Насти, как известно, молчал. С помощью Гарри подружка отыскалась на Масловке, у своего Рафаэля. "Валите к нам, - дружелюбно мычал в эфир гуляка Рафаэль, заставляя Гарри вспомнить, вообрази, без ностальгии, московскую молодость и ночные анфилады кухонь, кухонь, кухонь, в тараканьем лице которых эти козлы оплакивают утраченную "романтику". Гарри провел Лизу (Эллу) мимо спящей дежурной, мимо бессонного портье, мимо камуфляжа, погруженного в свинцовую медитацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35