– Поведешь меня туда. Пастушков! Тащи автомат! И Шутовых ко мне. Живо!
Через минуту явились Шутовы – батальонные разведчики, с которыми Вергасов всегда ходил на задания. Шутовы были близнецами, причем до того похожими друг на друга, что одному пришлось отпустить усы. И все знали: Борис с усами, а Глеб бритый. Все же остальное было одинаковым, даже татуировка одинаковая: на левой руке, немного выше запястья, у обоих были наколоты женские головки.
– Диски полные? – спросил Вергасов.
– Полные, – в один голос ответили Шутовы.
– Пошли тогда. Где этот, из второй роты?
Лещилин – самый быстроногий и толковый боец второй роты, всегда используемый как связной, – повел не прямо, а через Г-образный овраг. Вергасов заметил это не сразу, а уже около самой высоты и, несмотря на то что крюк отнял каких-нибудь пять лишних минут, пришел в еще большую ярость. Но они были под самой сопкой, и давать волю своей ярости никак нельзя было. Пришлось сдержаться, хотя Вергасов дошел, как говорится, до точки. Он даже не представлял себе, как будет говорить сейчас с Ильиным. Человеку в первый раз в жизни дают задание, ответственное задание, а он, вместо того чтобы его выполнять, пишет записки, теряет время. А через час-полтора будет уже совсем светло. Струсил, и все. Роты саперов испугался.
Вылезли из оврага и поползли – идти было опасно – по обратному скату холма. Сверху доносились приглушенные голоса и стук топора. Потом свернули налево и поползли в высокой, мокрой от предутренней росы траве. Вскоре наткнулись на окапывающегося солдата, затем на второго, третьего. «С ума спятил, ей-богу с ума спятил», – думал Вергасов, быстро пробираясь вслед за Лещилиным. Высотка осталась позади, и оттуда изредка доносился только стук топора, голосов расслышать было нельзя.
– Сюда, товарищ комбат, сюда, – шепотом сказал Лещилин и пропустил Вергасова вперед.
– Кто это? – раздался голос Сергеева. Он сидел на дне ямы или воронки от бомбы – в темноте не разобрать.
Вергасов спустился туда же. Несколько секунд он молчал, тяжело дыша.
– Где Ильин? – спросил он сдавленным шепотом, переводя дыхание.
– Там. – Сергеев махнул рукой куда-то в пространство.
– Вы мне не рукой машите, а объясняйте толком. Где Ильин, я вас спрашиваю?
– На той сопке, где немцы оборону роют, – спокойно ответил Сергеев. – Вы разве не получили записку?
– Кой черт мне ваша записка нужна! Мне сопка нужна, понимаете, вот эта вот, что у вас под самым носом, а не какая-то там… Почему вы ее не взяли, а?
Сергеев открыл было рот, чтобы ответить, но Вергасов не дал.
– Чтобы через пять минут Ильин был здесь. Ясно?
– Ясно, – ответил Сергеев. – Разрешите сначала объяснить?
– Ты сначала Ильина мне доставь, понятно? Очень мне нужны ваши объяснения. Испугались роты саперов – вот и все объяснение. Вояки называется!..
Вергасов отвернулся, давая понять, что ни в какие объяснения вступать не собирается.
Сергеев подозвал Лещилина и отправил его за Ильиным. Потом повернулся к комбату.
– Зря вы его за командиром роты послали.
– Почему зря?
– Честное слово, зря. Во-первых, пока он будет его искать, они уже там начнут…
– Я им дам начать!..
– А во-вторых, – продолжал Сергеев, – ведь все думали, что на этой высотке 103,2 только два пулемета и что их можно будет тихо снять. А оказывается, там НП строят. Чуть ли не рота саперов. Пришлось бы ввязываться в бой. А от пленного – товарищ лейтенант вам писал об этом, связиста тут одного поймали, он связь тянул – узнали, что основная оборона немцев проходит совсем недалеко отсюда…
Сергеев торопился изложить план Ильина. Он сидел на корточках рядом с Вергасовым на дне воронки и говорил, как всегда, очень сдержанно – это была его отличительная черта, – но внутренне волновался, боялся, что говорит недостаточно убедительно и что раздраженный Вергасов не даст ему договорить.
А план Ильина заключался в следующем.
Из показаний пойманного связиста – он сидел тут же, скрученный по рукам и ногам, с кляпом во рту – выяснилось, что метрах в ста пятидесяти – двухстах от высоты 103,2 есть еще одна, в районе которой немцы сейчас лихорадочно роют оборонительный рубеж. Пока он еще не занят пехотой, но через час будет поздно. Захватив вторую сопку, рота Ильина вклинится в немецкую оборону и парализует ее, одновременно отрезав от нее высоту 103,2. Если же атаковать саперов, это привлечет внимание противника, и он, спешно заняв оборону, не даст в нее вклиниться. Поэтому Ильин, боясь упустить время, самостоятельно принял решение – взвод Сергеева оставить для блокировки высоты 103,2, которую впоследствии нетрудно будет захватить, так как немецкие пулеметы этот скат не простреливают, а самому со своим взводом занять вторую высоту.
Таков был план. Со стороны он выглядел стройно и логично, придраться было не к чему. Но, если говорить прямо, Сергеев мало верил в его благополучный исход. Он боялся за Ильина, боялся, что тот с ним не справится. В таких делах нужен прежде всего военный опыт, а у Ильина его нет. Сергеев потому и пошел сам с командиром роты, что хотел, как всегда, быть при нем и так же, как на занятиях, незаметно руководить им.
Получилось иначе. Мало того, что Ильин придумал план – он взялся лично руководить самой его ответственной частью. Вот этого-то Сергеев и опасался. Но сейчас, когда Ильин с ротой находился на исходной и план фактически начал осуществляться, Сергеев понимал, что изменить ничего нельзя. Он считал своим долгом защищать принятое его командиром решение и делал это со всей убежденностью, на которую был способен.
– Вы понимаете, товарищ капитан, насколько мы выигрываем, – говорил он все тем же внешне спокойным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12