Явился он как-то ясным весенним утром, позвонил в маленький звоночек, совсем недавно проведенный Николаем, и осведомился у открывшей ему дверь Ксении Петровны – учительницы русского языка, жившей в конце коридора направо, – может ли он видеть ответственного съемщика квартиры.
– Я ответственный съемщик, – упавшим голосом ответила Ксения Петровна.
– Моя фамилия Чекмень. До войны я жил в той вот комнате. – Капитан указал на дверь Митясовых.
Ксения Петровна ничего не ответила, – она не знала, что в таких случаях надо отвечать. Тогда капитан поинтересовался, дома ли нынешние хозяева этой комнаты, и, узнав, что нет, слегка свистнул.
– Жаль. Тогда я попрошу передать им, что в девять часов я опять приду. Мне очень хотелось бы их видеть.
В дверях он на минуту задержался.
– А старых жильцов никого не осталось?
– Нет, никого.
Он козырнул и ушел.
Весь день Ксения Петровна со страхом ждала наступления девяти часов. Рассказывали, что в соседнем доме, когда вселялся какой-то майор, разыгралось чуть ли не настоящее сражение. Майор явился с солдатами, его не впустили, вызвали милицию…
Но на этот раз ничего подобного не произошло. Капитан пришел ровно в девять часов, но без всяких солдат.
Впустил его Николай. Сразу же проводил в свою комнату. Капитан вошел, поздоровался с Шурой и, взглянув при свете на Николая, сказал, чуть-чуть прищурив глаза:
– Хо-хо, дело плохо, – и протянул руку. – Чекмень. Капитан Чекмень.
– Вижу, что капитан, – без улыбки ответил Николай. – Моя фамилия Митясов. Садитесь.
Капитан сел.
– Демобилизованный, да? – Он посмотрел своими чуть-чуть смеющимися глазами на Николая. Тот до сих пор ходил в гимнастерке и сапогах.
– Как видите.
– Дело, безусловно, осложняется.
– Какое, интересно?
– Мирного устройства отвоевавшегося воина, который когда-то жил в этой комнате.
– Боюсь, что осложняется.
Капитан улыбнулся.
– Придется подавать в прокуратуру. Ничего не поделаешь.
– Подавайте. Если есть основания, конечно, надо подавать. – И, помолчав, добавил, точно между делом: – Кстати, вас именно из этой комнаты в армию взяли?
Капитан искоса взглянул на Николая.
– А вы что, все законы уже знаете?
– Кое-какие знаю.
Капитан промолчал. Потом встал, прошелся по комнате.
– Забавно. Ей-богу, забавно.
– По-моему, скорее грустно.
– Нет, все-таки забавно.
Он подошел к балконной двери и, наклонившись, стал рассматривать что-то рядом на обоях.
– Так и есть. 4-78-16 – Михеев. Смешно! Здесь когда-то телефон висел, понимаете?
Он опять подошел к столу, сел и посмотрел на Потолок.
– Все-таки вам надо было ремонт сделать. Сменить обои, побелить потолок. Впрочем, этим уж я сам займусь.
Николай и Шура переглянулись. Шура стояла возле маленького столика, вытирала тарелки, изредка поглядывая встревоженным взглядом на пришельца. По всему видно было, что сочувствия он в ней не вызывал. Николаю же, как ни странно, капитан этот чем-то даже понравился. Трудно даже сказать чем: то ли спокойствием, то ли чуть-чуть ленивой манерой говорить, а может, и просто взглядом: в маленьких, очень черных, широко расставленных глазах его где-то на дне все время светилась не то насмешка, не то ирония.
– Ну, так как же? – Капитан повернулся в сторону Николая.
– А никак. Будете ли вы подавать в прокуратуру или не будете, дело от этого не изменится. Комнаты вы этой не получите.
– Не получу? – Капитан приподнял брови.
– Не получите.
– Вы в этом уверены?
– Как дважды два – четыре. – Николай вынул портсигар и протянул капитану, тот отказался. – Вы где остановились?
– Нигде. Между небом и землей. На вокзале.
– Вещи есть?
– У каждого, приехавшего из-за границы, есть вещи.
– Тогда сделаем так. Тащите их сюда, переночуете у нас, а завтра, в девять утра, пойдем с вами в райисполком.
– И…
– Там увидим. Может, что-нибудь и получится.
Капитан пожевал губами, сощурился.
– Яволь! Иду на компромисс. Прокуратура временно откладывается.
На этом разговор кончился. Капитан пошел на вокзал за вещами.
Так началось знакомство Николая Митясова с Алексеем Чекменем, офицером штаба инженерных войск армии, прибывшим из Австрии с направлением в Округ для демобилизации.
– 3 –
Прожил Алексей Чекмень у Митясовых не день и не два, как предполагалось, а добрых две недели. Спал на балконе, на совершенно плоском волосяном тюфяке, вставал рано, раньше всех, делал зарядку, сворачивал и засовывал за шкаф свой тюфяк, выпивал стакан чаю из термоса и исчезал. Приходил поздно вечером.
Где он пропадал, никто толком не знал. Кажется, в штабе Округа или инженерном отделе – он мельком об этом упоминал, но никогда не вдавался в подробности.
Как жилец он был идеален. Он не требовал за собой никакого ухода, был аккуратен, не тыкал, как Сергей, во все углы свои окурки, не ходил, подобно Николаю, по комнате в одной майке и не разбрасывал повсюду свои ремни, планшетки и подворотнички. Моясь на кухне, всегда вытирал после себя пол и перебрасывался с соседями двумя-тремя ничего не значащими, но любезными фразами, что те очень ценили.
Одному Сергею он не понравился.
– Не люблю я таких типов. Планки нацепил и думает, что герой. Знаем мы этих героев. И потом: чего он всегда спрашивает, можно ли закурить?
– Просто воспитанный человек, – улыбалась Шура.
– Да кому она нужна, эта воспитанность? В Европе, мол, побывал. Интеллигенция. Дал бы я ему по этой Европе, да вас, хозяев, жалею. И вообще, Николай, – это уж Сергей говорил в отсутствие Шуры, – смотри, как бы это гостеприимство тебе боком не вышло. Что-то мне глаза его не нравятся. Больно хитры.
Предположение это было неосновательным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77