Я уже говорил, звуки того дня в моей памяти не сохранились – только изображение. Причем – в кино это показывают совершенно правильно, это так и есть – окружающий мир перед моими глазами превратился в череду сменяющих друг друга кадров, в слайд-фильм. Первый слайд – лица Карлито и Риты (они сидели напротив меня, а Кончита – справа). Вот их болтающие лица, и вот – я падаю – столешница скрывает их от меня. Слайд номер два – через частокол ножек столов и стульев поднимаются сидевшие напротив меня мужчины, в том числе и Метек. Следующая картина ужасная – дальше я уже видел всё как через запотевшее стекло. Отлетает в сторону стул, и на пол скользит Рита. Два других слайда я никогда не вспоминаю. Потом – опять Рита, уже неподвижная, с нелепо подвернутой рукой. Я вскочил, и последнее, что я увидел, был убегающий с пистолетом в руке Метек. Почему-то он не выстрелил в меня еще раз, хотя и мог это сделать.
Может, он понял, что я и так уже уничтожен.
Я совершенно не помню приезда полиции. В сущности, в памяти у меня не осталось ничего из того, что случилось дальше в тот вечер и в последующие дни. Пару лет назад Сакс рассказал мне, что я после этого месяц пролежал в клинике, на уколах. Он не уточнил, но я понял, что это была за клиника – психушка! Но я этого абсолютно не помню.
Я вернулся к жизни внезапно: я сидел в нашей комнате на кровати, вещи уже были собраны. Оказывается, был конец марта, и я уезжал на Восточное побережье. Сакс сидел рядом со мной, обняв меня за плечо. Его шоколадная щека – я впервые оказался к ней так близко – была выбрита неровно, из уха торчал пучок седых волос.
– Ты точно хочешь уехать? – спросил он нараспев своим глубоким голосом, как будто пропел «Иисус любит тебя».
Я кивнул. Сакс стиснул меня рукой и тяжело поднялся на ноги:
– Ты знаешь, что здесь тебе всегда рады.
Сакс не обманывал меня. Я проверяю это уже много лет – каждый раз, когда приезжаю в Сан-Франциско.
13
Я не то чтобы заснул. Но уже вступил в пограничную зону между явью и сном, сидя на стуле у открытого окна. Во всяком случае, когда послышалась увертюра из «Женитьбы Фигаро», мне пришлось пару секунд соображать, где я нахожусь и что происходит. Мой французский телефон, не переставая играть, мелко подскакивал на поверхности стола, как кружочек кабачка, не желающий ложиться на раскаленную сковородку.
Разговор был столь же содержательным, что и обычно.
– Через три часа, – по-французски сказал Николай.
– Вы ошиблись, – по-английски ответил я. И, нажав на кнопку отбоя, также по-английски выругался вполголоса: «Черт! Черт! Черт!»
Я взглянул на часы – мой «патек-филипп» показывал без нескольких минут семь. Я не сноб и при своих неплохих доходах, тем не менее не стал бы, конечно, покупать себе часы тысяч за сорок долларов – даже зная, что мой внук сможет продать их за сумму раз в тридцать большую. Я получил этот банковский актив год назад по завещанию г-на Мортимера Зильберштейна, несомненно, самой образованной и деликатной акулы Нью-Йоркской фондовой биржи. Он двенадцать лет ездил отдыхать исключительно через Departures Unlimited, и мы с ним, можно сказать, подружились. Подаренные им часы, как меня заверили знающие люди – может быть, слегка преувеличивая, чтобы сделать мне приятное, – уже сегодня стоят полмиллиона. Это изящный хронометр 1952 года в корпусе матового желтого золота. Будь у меня всего лишь «ролекс», в глазах наших клиентов я был бы похож на разбогатевшего торговца джутовым волокном, и наши расценки могли показаться им завышенными. Я перед каждой поездкой обещаю себе оставить часы в банковской ячейке, но поскольку, как правило, я еду в аэропорт с деловой встречи, мой «патек-филипп» и на этот раз остался на руке.
Я привычным взглядом проверил себя в зеркале – усы не отклеились, парик на месте – и вышел из номера.
Внизу приветливый алжирец не стал напоминать мне оставить ключ. Хотя я, по обыкновению, выходил со своей сумкой, в которой помимо камеры теперь увесистой гирькой лежал и переданный Николаем несессер с инструментами.
– Приятного вечера, месье! – улыбнулся он.
– И вам того же!
Я пошел наверх по направлению к метро. Постояльцы гостиницы типа «Феникс» наверняка заказывают такси лишь в исключительных случаях. Разве что собираясь на вокзал или в аэропорт, хотя автобусы Эр-Франс в Руасси отправлялись как раз с авеню Карно, сразу за подземным входом в метро. Стоянка такси, к которой, на самом деле, я направлялся, была напротив. После рабочего дня на такси, которые могут ездить по ряду, предназначенному для автобусов, добираться даже быстрее, чем на метро, где поезда иногда приходится ждать нескончаемо долго. Да к тому же это был июль, и часть парижан уже уехала отдыхать.
Мне повезло – на стоянке была лишь одна чета туристов, белокурых длинноногих скандинавов лет тридцати. Так что я прибыл на место минут на двадцать раньше. Напоминаю, на нашем с Николаем условном языке «через три часа» означало «через час» – если нас прослушивали, это путало карты контрразведчикам.
Мой связной тоже приехал пораньше: я заметил его уже от памятника Генриху IV. Николай теперь стоял по правую руку от стрелки острова Ситэ и смотрел в мою сторону. Он был всё в той же утром белой, а теперь уже серой рубашке с короткими рукавами. Я усмехнулся: конечно, времени съездить домой и переодеться у него не было.
Николай убедился, что я не привел хвоста, и пошел мне навстречу. Хотя жара уже спала, он по-прежнему был в мыле – рубашка темными пятнами прилипала к телу.
– Пойдем пешком, по дороге всё расскажу, – сказал Николай, вытирая пот посеревшим платком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85