– Это ваше право! – Судья перевел взгляд на начальницу Вальдеса, как бы заново взвешивая ее аргументы. – Однако в таком случае будет заново рассматриваться и решение по поводу возмещения медицинских расходов.
Адвокат с Вальдесом пошли к выходу. Оказавшись спиной к судье, пуэрториканец провел большим пальцем по своему горлу. Теперь, когда он остался без работы, он не боялся мне угрожать. Но я его тоже не боялся.
Прямо из зала суда мы с моей нежданной защитницей поехали на ее машине в офис Иммиграционной службы. Мне вернули мою грин-кард и вручили чек на дорожные расходы и подъемные. Не помню, на какую сумму, но она тогда показалась мне огромной. Я предложил мисс Горелик – ее звали мисс Горелик, я был прав относительно ее национальности – угостить ее обедом, но она отказалась.
Я вернулся в наш мотель на такси. Я любил Америку.
10
Энрике «Сакс» Мендоса был шестидесятилетним мулатом с широким носом, толстыми негритянскими губами, пучками седых волос в ноздрях, ушах, а также на бровях, под которыми прятались трогательные детские глаза. Все его звали Сакс. Он действительно был саксофонистом в кубинском оркестре, перебравшемся в Штаты в середине 40-х. От золотых времен у него осталось две афиши: одна, застекленная, висела в зале ресторана, вторая, без рамы, с уголками, съеденными несколькими поколениями кнопок, была закреплена на внутренней стороне двери его спальни. Когда оркестр распался, Сакс попробовал играть в паре-тройке других, но чары были разрушены. Он ушел из шоу-бизнеса и вложил заработанные деньги в свой ресторан. В сущности, «У Денни» – это не ресторан в европейском понимании; так, закусочная, хотя и не забегаловка.
Однако, хотя Сакс и оставил эстраду, его сверкающий баритон-саксофон с влажным волнующим звуком («От него у мертвого встанет!» – подмигивая, говорил Сакс, неважно, в отсутствие женщин или при них) всегда лежал на полке под прилавком. Иногда, когда посетителей было немного или на него просто находил такой стих, он доставал инструмент и давал бесплатный концерт минут на пятнадцать. Играл он классно. И голос у него был, как у джазового певца – глубокий и мелодичный. Сакс говорил короткими фразами, нараспев, так что нам с Ритой – с Розой! Розой! – постоянно казалось, что он вдруг запел спиричуэлс.
Сакс понял, кто мы такие, едва мы вышли из такси. Рита взяла за руки детей, а я прихватил два чемодана со всем нашим имуществом. Он вышел из-за прилавка, вытирая руки о фартук, и, дождавшись нас в дверях, с шутливой церемонностью поздоровался за руку с каждым, включая Карлито и Кончиту, которым тогда было по три года. Потом усадил нас за длинный столик у окна, сел с нами сам и попытался впихнуть в нас всё свое меню. Я сдался после буррито с фасолью и зеленым чили, омлета с грибами и гренками и трех толстых гречишных блинов с кленовым сиропом. Мое давно отвалившееся семейство смотрело на меня, как на сказочного великана, способного поглотить целый город.
А подавал нам сын Энрике с неподходящим для него именем Серафин. Возможно, он возненавидел меня именно с того завтрака. Хотя, не исключено, что и заочно – с момента, когда его отцу пришла в голову мысль выписать на работу соотечественника. Серафин – у него в 30 лет было уже четверо детей – жил со своей семьей в городе, и мы, к счастью, общались с ним мало.
Сакс казался недалеким: он громко хохотал по малейшему поводу, шлепал по заднице Амалию, страшную, как черт, кривоногую посудомойку, тоже кубинку. Брызжа слюной, рассказывал по-английски анекдоты, из которых я поначалу понимал половину, но смеялся вместе с ним. Однако отношение к нам своего младшего сына – двоих старших ресторанный бизнес не привлекал, и они, получив образование, давно разъехались по стране – Сакс просек сразу. Поэтому, даже когда через две недели после нашего приезда новый ресторан был открыт, он оставил нас у себя. Мы вздохнули с облегчением – Серафин стал управляющим, дел у него прибавилось, и теперь он появлялся у нас редко.
Мы поселились в пристройке, в двух небольших комнатах, в которых в первую ночь были лишь кровати и шкаф. Сакс – он был вдовцом – занимал еще две, такие же маленькие. И ресторан, и пристройка были одноэтажными, что нам с Ритой казалось странным. Мы воображали себе, что цены на землю в одном из крупнейших мегаполисов Штатов должны были быть заоблачными, в крайнем случае, на уровне небоскребов даун-тауна.
Жилой флигель занимал почти половину участка, огороженного проволочной сеткой. Вторая, бoльшая, часть была отведена под лужайку, на которой рос кустарник, цветущий круглый год, стоял стол и перед ним на железных столбах была закреплена садовая качалка. Это явно была зона для барбекю, и мы с Ритой поначалу были уверены, что Карлито и Кончите вход сюда будет запрещен. Как раз наоборот – Сакс сам показал им, где что растет и где лучше прятаться, так что наши дети весь день качались на качалке или играли в индейцев, с криками продираясь сквозь кусты, чтобы напугать нас. Нам – нам всем – повезло, что у нас были двойняшки: они занимали друг друга целый день, и вспоминали про взрослых, только когда хотели есть. Так что взрослые могли спокойно заниматься делом.
Мне эти годы запомнились как время долгих дней. Я начинал работу в половине шестого, хотя вставать по будильнику мне не приходилось. Нас всех будил Карлито. Зимой и летом он просыпался в пять, откидывал одеяло и радостно кричал: «Ночи больше нет!» Мы вставали, крутились до десяти-одиннадцати вечера, потом – дети уже давно спали – тоже закатывались в постель. Засыпали мы совсем поздно – мы всё еще были влюблены друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85