На свое счастье, генерал с утра находится в головном уборе и посему не получает особых травм. Пугается только. Но, насколько сильно, видеть нам не дано. На месте не стоим, пролетаем мимо.Теперь остается только ждать, когда генерал сообразит, что предмет, точно попавший в его каракулевую папаху, и есть сообщение от сотрудников, выполняющих ответственное задание в небе.Время в ожидании тянется особенно медленно. Это не мое умозаключение. Какой-то ученый придумал, стоя на перроне и ожидая своей электрички. Смотрел на проходящие мимо поезда. Размышлял и понял, что время, проведенное в ожидании, самое потерянное время в жизни.Баобабова сидит рядышком. Тоже вся измаялась от безделья. От сильных перепадов высот немного прохладно, и ее прапорщицкое тело, даже кое-где прикрытое новым бронежилетом и кожаной юбкой, слегка озябло.— Лесик, — говорит она, — а что ты обо мне подумал, когда в первый раз увидел?— Ну… — Правду сказать — до земли не доживу. А врать нехорошо. — Подумал, что сильный и ответственный сотрудник.— А еще? — Пододвигается все ближе и ближе. Вот что холод собачий с прапорщиками делает.— Еще… Что бронежилет у тебя красивый.Машка, нагло пренебрегая субординацией — я ж все-таки какой-никакой начальник, — укладывает подбородок на мое плечо:— Лесик, а давай сделаем то же, что в тайге, когда мы ночь под парашютом пережидали.У меня аж сердце так… у-ух. Повторить то, что мы в тайге сделали под проливным дождем… это, скажу… У-ух… не для каждого.Решительно выдыхаю воздух и поворачиваюсь к Машке…… И кто-то наивно полагает, что я чистосердечно выложу, чем мы занимались все это время?..Обессиленный, взмокший, откидываюсь на спину. Рядом, такая же измученная, валяется Баобабова. У нас нет ни сил, ни желания что-либо делать. Даже слова даются с трудом.— Сегодня было просто превосходно.— Да. Необычно. И как долго! Сколько мы этим занимались?— Два часа сорок минут и еще чуть-чуть.— Но мы сделали это. Да, Лесик?Собрав силы, переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на то, что мы сделали.Между мной и Машкой лежит только что собранный в неимоверных муках десятитысячный пазл, изображающий капитана Угробова в момент ареста им банды озверевших преступников в количестве двадцати человек, не считая поисковой собаки Мухи.— Может быть, еще раз? — Машка такая ненасытная.— Третий раз за год? Я не выдержу.— Но это было прекрасно.Не могу не согласиться.“Ту” трясется и заваливается на правое крыло. Бросаем капитана Угробова, топчемся по нему, торопясь к иллюминаторам.В условиях стопроцентной видимости замечаем — на аэродроме возникает нездоровый ажиотаж. Милиция плотным кольцом окружает как само здание вокзала, так и взлетно-посадочные полосы. Огораживают все новомодными желтыми лентами, не пропуская внутрь периметра журналистов и телевизионщиков. Отчетливо видно, как несколько человек из обслуживающего персонала на площадке перед зданием вокзала красной краской рисуют здоровенный круг. Для чего, нам с Машкой непонятно. Следующий заход. Из вокзала появляется группа людей в милицейских мундирах. Во главе, с шашкой наперевес, марширует генерал. Следом за ним накачанные сержанты ведут под руки знакомого по автобусной остановке пацана. Специально выделенный полковник, охраняемый и дублируемый со всех сторон, на вытянутых руках несет бумажный самолетик. Спотыкается, чуть не падает, но вовремя группируется и валится на спину, спасая модель. Наш самолет, страдая от неосторожных действий полковника, делает тройную бочку и уходит с диким креном на следующий круг, чем полностью подтверждает теорию о таинственной связи бумажной модели и деревянного оригинала.— Потерпи, Лесик, немного осталось.— Пацану уши оборвать обязательно.Мы с Баобабовой совершенно спокойны. Только слегка взволнованы, взвинчены и где-то даже обозлены. Такого в славном отделе “Пи” еще не было, чтобы желторотый пацан заставил нас почти сутки томиться в деревянном летающем ящике.— Заходим на очередной круг, — предупреждаю я, закрепляясь в кресле, насколько это возможно.Генерал и сопровождающие его лица размещаются в красном круге. Краска еще не высохла, и генерал ругается, с трудом отдирая хромовые сапоги °т свежевыкрашенного бетона. Полковник с самолетиком стоит на месте, задрав руку к небу. Ветер треплет бумажный самолет, а встречные резкие порывы воздушных масс швыряют нас из стороны в сторону. Все скрипит, трещит и немного ломается.Генерал, плюнув на сапоги, отбирает у полковника модель и принимает командование воздушным судном в свои крепкие генеральские руки. Скорость полета замедляется, “Тушка” замирает на месте, практически превращаясь в дирижабль. Видно, как генерал широко распахивает рот.— Приказывает освободить посадочную площадь, — читает по губам Машка.Генерал, успокаивающе помахивая нам свободной рукой, легко бежит по посадочной полосе, руля зажатым в другой руке самолетиком. Следом за ним спешат специалисты посадочного ремесла. Два десятка пилотов, с десяток инженеров и два сержанта, волокущие на плечах довольного пацана. До генерала далеко, но мы с Машкой отчетливо представляем, как урчит он сейчас, изображая рев турбин. Как приказывает грубым голосом пристегнуть ремни и ни в коем случае не курить.— Брошу. Вот как только приземлимся, обязательно брошу, — обещает Баобабова.Генерал замедляет бег и спускает самолетик все ближе и ближе к бетону. Практически ползет на карачках, лишь бы мы живы остались. И модель не пострадала.Наш “Ту”, совершив последний круг над панорамой аэродрома, заходит на посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128