Пусть хоть целую вечность — ему плевать.
Злость и гнев настолько переполнили все его существо, что когда он случайно споткнулся обо что-то на тропинке, он чуть было не упал лицом вниз. Неожиданно он обнаружил, что больше не чувствует своей обычной грации, легкости движений, своей обычной чуть раскачивающейся походки; даже чувство равновесия, и то изменило ему.
— Прошу прощения, — сказал рядом с ним голос Хью Келлона. Оказалось, что то, обо что Талис споткнулся, была его нога. Извинился он, потому что был человек вежливый, но, судя по его тону, он был расположен поговорить еще немного. — Куда это ты несешься сломя голову? Смотри-ка, какой прекрасный сегодня денек, какая погода, сколько красивых девушек вокруг. А у тебя такой вид, будто ты собрался объявить войну всем на свете.
— Мне надо идти, — упрямо сказал Талис. — Извините.
— Нет! — резко произнес Хью, потом добавил мягче: — Не спеши. Мне нужна компания.
— Мне пора возвращаться, — упрямо повторил Талис. Каждое слово он с трудом выцеживал из крепко стиснутых зубов.
— Это там не твоя девушка? — поинтересовался Хью, кивком головы указывая на удаляющиеся фигуры Калли и Аллена, которые шли вместе, держась под руки.
— Она не моя, — ответил Талис резко. — Теперь, прошу прощения, мне надо идти.
Молодой человек сделал несколько шагов.
— Гордость — это прекрасно! — заявил Хью так громко, что Талис обернулся к нему. Потом, поколебавшись, вернулся назад. — Прежде всего всегда нужно помнить о гордости! Гордость — это главное качество для мужчины.
— Да, — согласился Талис, обрадованный тем, что кто-то еще думает так же, как он. — Гордость — самое главное качество для мужчины.
— Именно так: самое главное, — сердечным тоном подтвердил Хью. — Гордость всегда направляла меня в жизни, и я могу под присягой поклясться в том, что никогда не изменял тому, что велит гордость. Всю жизнь всегда я делал только так, как велела гордость. Что бы ни случилось, в какие бы обстоятельства я ни попадал, я всегда думал прежде всего о том, что я должен сделать, чтобы гордость не пострадала.
— Именно так и должен поступать настоящий рыцарь, — ответил Талис, стоя прямо, лицом к Хью. Он запретил себе оглядываться вслед этой предательнице Калласандре.
— Да, — продолжал Хью уже медленнее, как будто что-то вспомнил. — Когда я был в твоем возрасте, я действовал только так, как велела гордость — точь-в-точь как ты сейчас. На самом деле, ты даже представить себе не можешь, до чего же у меня все было точно, как у тебя — даже то, что была одна симпатичная рыжеволосая особа, в которую я был влюблен…
Талис посмотрел на него так, что Хью хихикнул.
— Нет-нет, я ей не сказал, что в нее влюблен. Конечно же нет — ведь это немужественно. Но я ее любил. Я о ней мечтал, я не мог спать, думая о ней всю ночь напролет. Я смотрел на нее даже тогда, когда ее нигде не было — она вечно стояла у меня перед глазами. Можешь ты это понять?
— Да, я это понимаю, — ответил Талис тихо, думая о том, что вот Капли неспособна была бы понять такое чувство. Как же он не заметил до сих пор, что она легкомысленна и ветрена? Что она не способна на подлинное чувство, и на поверку вся ее любовь ничего не стоит?
Хью продолжал:
— Однажды я тренировался с несколькими другими молодыми людьми на турнирном поле. Вдруг прибежала она. Ее рыжие волосы развевались за ее спиной, и она очень надменно и громко объявила о том, что мать собирается выдать ее замуж за другого человека. Она сказала мне, что. если я хочу жениться на ней, я должен пойти и заявить об этом. И, немного помолчав, прибавила: «Если ты будешь бороться за меня, то и я буду бороться за тебя». Я хотел бы, конечно, сказать ей, что больше всего на свете я мечтаю жениться на ней, ибо это была совершенная правда. Но вокруг было полно молодых людей, которые слушали наш разговор с усмешками на лицах. А мне гордость не позволила сказать какие-то нежности в их присутствии. И вот я не нашел ничего лучше, как ответить ей, что я, дескать, не понимаю, что ей надо от меня, и вообще не понимаю, о чем это она говорит. Понимаешь, мне показалось, что если я скажу ей в присутствии всех, что я ее люблю, то они начнут смеяться надо мной. А я был так горд, что их смеха я ни за что бы не вынес.
— И что вы сделали? — спросил Талис нарочито небрежно, как бы соблюдая лишь правила вежливости по отношению к более старшему. На самом деле история очень заинтересовала его. Но что может такой старик, как Хью, знать о любви?
— Ну разумеется, я поступил так, как мне велела гордость. Отвернулся и ушел. А что я еще мог сделать? У меня не было другого выхода.
Талис думал, что Хью толкует проблему гордости очень уж упрощенно.
— Почему? Вы могли сказать, что любите ее. Пусть бы те парни смеялись, вам-то что?
— Ха-ха. Может, мне еще надо было упасть на колени перед ней, валяться в грязи, целовать подол ее платья и уверять, что я люблю ее больше жизни? Нет, тогда уж те парки всю оставшуюся жизни потешались бы надо мной. Они бы вообще никогда не забыли об этой истории.
Несколько мгновений Талис молчал, думая о том, что сказал Хью.
— И что с ней случилось потом, с вашей рыжеволосой девушкой?
— Она вышла замуж за человека, которого выбрала для нее ее мать. Сейчас у них два сына и три дочери, и все такие же рыжеволосые, как и их мать.
— А вы так никогда и не женились?
— Нет. Так, как ее, я больше никого никогда не любил. Зачем было еще на ком-то жениться? Настоящая любовь, знаешь ли, бывает только один раз в жизни.
— А что случилось со всеми теми молодыми людьми, которые тогда были вокруг вас, и, как вы боялись, стали бы над вами смеяться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155