— Все обстоит еще хуже, чем я себе представлял. — Он положил руки на плечи Леатрис, отстранив ее от себя. — Ну что же, сестричка, думаю, нам придется вмешаться. Мы не можем оставаться в стороне и спокойно наблюдать, как эту девочку пожирает наш страшный дом.Леатрис вздрогнула, на лице ее был неподдельный испуг. Одно дело — злословить о матери, и совсем другое — восстать против нее. Леа видела по лицу брата, что он не шутит.— Нет, Велли, мы уже не дети и не можем пакостить исподтишка! Раньше я не понимала, что такое настоящее наказание, но теперь знаю точно. Если я восстану, старуха превратит мою жизнь в ад. Я просто выживаю, у меня есть свои маленькие радости, и я не хочу, чтобы меня их лишили. — Леа попыталась высвободиться, но Тревельян крепко держал ее за плечи.— Послушай, нам впервые выпал шанс, которого мы оба так долго ждали!— Ты ждал, но не я. Ты помнишь, как она поступила, когда ты ей насолил: услала тебя, и ты так и не вернулся, а я… — Леа замолчала и отвернулась к стене.— Мать обошлась с тобой хуже, чем со мной. Она сломила твой дух.Слова Тревельяна прозвучали как оскорбление. Леатрис отодвинулась от брата и встала с кровати.— Ты совершенно не изменился. Ищешь неприятностей и нарушаешь все правила. В детстве тебя пороли, сажали на хлеб и воду, запирали, а ты так ничему и не научился.— Да, — тихо ответил он. — Не научился. Я всегда боролся, что бы они ни делали, я держал удар. Теперь я вырос, еду, куда хочу, и делаю, что хочу, иными словами — живу. А ты осталась маленькой запуганной девочкой, запертой в своей комнате. Тебе уже тридцать один, а у тебя нет ни своей семьи, ни своего дома. Все, что у тебя есть, это письма брата, которого ты не видела с самого детства, да колокольчик, управляющий твоей жизнью!Леатрис хотелось закричать, выгнать Велли, сказать, чтобы он никогда больше не приходил к ней, не нарушал ее покоя. Она могла бы сказать брату, что он ничего не понимает в жизни дома, не знает действительного положения вещей. Она могла бы поклясться, что такая жизнь вполне ее устраивает, но не стала этого делать. Лгать бесполезно — он знает правду.Была еще одна причина, по которой Леа не могла солгать Тревельяну. В ней проснулась надежда. Почти целый год после отъезда Велли она продолжала бороться. В их дружбе она всегда была ведомой, когда брат исчез, она в конце концов подчинилась матери. В двадцать лет она попыталась восстать и потерпела поражение, ей казалось, что жизнь кончена, но вот появился Тревельян, и душа Леа ожила.— Что ты собираешься делать? — спросила она со страхом.— Выдать тебя замуж за Джеймса Кинкайда, — просто ответил Тревельян.Леатрис окаменела.— Что… что ты сказал? Тревельян улыбнулся.— Это идея Клер, не моя. Она сказала Мактавриту, что самое главное — выдать тебя за человека, которого ты любишь всю жизнь. Она думает, что если она пойдет наперекор воле старой карги, то ослабит тем самым ее власть. Хотя я не уверен, что мать выпустит из рук Гарри и хозяйство. Да и поможет ли это самой Клер?.. Однако она упорствует. Кстати, ты-то захочешь выйти за Кинкайда?Леатрис раскрыла было рот, чтобы ответить, но горло у нее перехватило. Она села на кровать и, глядя в лицо брату, попыталась что-то произнести, но так и не сумела. Леа отвернулась, стараясь успокоиться, потом взглянула на Велли и улыбнулась.— Американцы очень странные люди, да? В глазах Тревельяна мелькнул смех.— Если бы я знал это раньше, то вместо Пеша занялся бы исследованием Америки.Леатрис рассмеялась.— Выйти замуж за Джеймса?! Я не видела его целую вечность, даже перестала думать о нем. Чем он сейчас занят.— Не знаю, думаю, по-прежнему работает над своей книгой. — Тревельян произнес это с тем презрением, какое всегда испытывает плодовитый автор к неудачнику, тратящему годы на написание одной книги. — Кажется, об одном из Тюдоров — Генрихе VIII и его женах?— О Генрихе VII и его экономической политике! — резко бросила Леатрис. — Не смей насмехаться над Джеймсом. Нужны серьезные исследования, когда пишешь биографическое эссе. Тебе проще. Ты путешествуешь, а потом описываешь те места, где побывал. А ему нужно потратить много времени на чтение средневековых рукописей, да их еще надо было найти, а потом… — Леа бросила на брата сердитый взгляд. — Что смешного ты в этом нашел?— Ну да, ты ведь не вспоминала о Джеймсе много лет и не знаешь, как далеко он продвинулся в своей работе…Леатрис отвернулась и покраснела.— В последний раз я слышала, что он описывает шестой год правления Генриха VII, — тихо ответила она.— Что-что? Я не расслышал. Он пишет о шестой жене короля?— Ах ты! — закричала Леа и бросила в Тревельяна подушкой.Он поймал ее и сказал:— Много лет ты писала о Джеймсе Кинкайде в каждом письме. Мне кажется, я знал о любом его шаге. Думаю, он был для тебя Богом на земле. Мне казалось, ты считаешь его чудесным человеком. Путешествуя по миру, я встречал много замечательных людей, но никто не может сравниться с великим Джеймсом Кинкайдом. Трудно поверить, что он — тот самый мальчик, который жил недалеко от Брэмли и прогонял нас из своего сада, говоря, что мы слишком шумим и отпугиваем птиц.Леатрис не смотрела на Тревельяна.— Ты уверена, что перестала думать о Джеймсе? Когда мы были детьми, почему-то всегда ходили мимо дома Кинкайда. Помнишь, как ты пряталась за деревьями и кидала в него комья земли?— Я никогда не делала ничего подобного! Тревельян посерьезнел и, взял Леа за руку.— Почему ты не вышла за него? Разве, он не просил твоей руки?— Он сватался, когда мне было шестнадцать лет, и семнадцать, и восемнадцать. — Она вздохнула. — А в двадцать перестал… Теперь, когда Джеймс видит меня в экипаже, рядом с мамой, он отворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104