— Что ты там все время записываешь в этот блокнот? — со своего края платформы спросила Алия. — Ты еще и писатель?Синельников хмыкнул.— Я не писатель, но, видишь ли, какая штука… Это трудно объяснить. Бог создал человека по образу и подобию. А Бог — он же творец, значит, и мы должны что-то творить… в соответствии с высшим замыслом. А что мы творим? Скачем по дюнам да крошим друг друга… не творим, а вытворяем. Просто срам… Ох, что-то я и в самом деле начал проповедовать… Вошел в роль, ничего не скажешь… В общем, стало мне однажды обидно. Вот я и принялся записывать, что в голову придет по ходу дела. Может, творца из меня и не выйдет, но хоть что-то осмыслю.— И что же ты осмыслил?— Да здесь много интересного. Дюна — это философия.— Философия?— Да. Например, философия воды. Цену воды познаешь в пустыне… Эк меня разбирает… Ну ладно. Вы так к этому всему привыкли, что многого не замечаете. Ну, скажем, в съетчах я не видел ни одного стакана. Фримены пьют из пиалы. В стакан или кружку воду наливают быстро, она оттуда никуда не денется. Пиала плоская, в нее надо наливать медленно, иначе все окажется на полу. Медленно и внимательно, понимаешь? Это уже ритуальное действие, обряд общения с водой. Такие мелочи скрывают в себе важные вещи. Или еще. Дюна — единственное место, где сохранилось то, что называют устным народным творчеством. Я вообще впервые в жизни увидел: сидят тридцать здоровенных мужиков с оружием и серьезно слушают, как какой-то чудак с балалайкой рассказывает им сказку. Сказание о Гильгамеше. Да где еще такое найдешь?Он помолчал.— И что противно, ведь все это пропадет ни за грош, никто ни черта не изучает, не записывает, скоро ни одна собака и не вспомнит ничего. Вы со своими кустиками червю вашему любимому — у вас вся жизнь на нем построена — хоть бы заповедник какой отвели, поисследовали, что у него как, сами ведь ни рожна не понимаете! Нет, как обезумели все: винтовки в руки — и давай мочить друг друга почем зря. Только на это ума и хватает. Из-за чего? Прилетела с Каладана, с задворок, деревенская семейка. Карл, спикер наш хитромудрый, дал вам денег, вы и пошли тут городить да баламутить, и вся планета псу под хвост… Козлы какие-то, право слово, а еще называете себя фрименами…Во мраке, едва разреженном парой древних, неведомо откуда выведенных световодов, метнулась тень, и у подбородка Синельников ощутил холод прославленного арракинского булата.— Я дочь герцога из императорского рода, а моя мать — почтенная образованная дама! — в голосе Алии звучала та же сталь, что Синельников чувствовал на своем горле. — Кто ты такой, чтобы нас судить?— Люди, люди, сюда, — слабым голосом заохал отшельник. — Спасите, помогите, парня с Ордынки герцогиня убивает… Ах, батюшки-светы…— С тобой невозможно разговаривать серьезно, — кинжал исчез. — Глупая манера — отгораживаться шутками. Я же вижу, что с тобой происходит.— Ничего со мной не происходит. А вы тут доиграетесь. Нельзя вечно напрашиваться на войну — пожалует к вам… сама знаешь, кто.— Да, — шепотом сказала Алия, — я верю в эту легенду. Тамерлан, дух войны. Я знаю, он уже здесь… Некоторые говорят, что это воскресший Искандер. Ты видел его?— Доводилось… У него есть другое имя, и он меняет обличья. Теперь его зовут Кромвель… Наверное, ты права. Карл уже вполне мог сюда его притащить, он как ядерное оружие — жди его в самом больном месте. Дай ему волю, тут через десять лет одни клоны останутся, а ваши вожди с ума все посходили…— Какие клоны?— Это его любимая примочка… Людей загоняют в лагеря — скажем, для военнопленных или еще как-нибудь собирают, и берут у них вроде бы анализы. Потом клонируют, а самих уничтожают. У клонов мозги заранее промытые, делают, что им велено, и поди-ка разберись, кто есть кто. Пока докопаются, что происходит, и если докопаются, обычно бывает уже поздно.— Можно я лягу поближе к тебе?— Конечно можно.Алия перетащила мешок, и вновь воцарилось молчание.— Ты не думал вернуться домой?— Я не вернусь. Мне хватает воспоминаний.Неизвестно почему, но эти слова будто поставили точку в каком-то вступлении и открыли новую, давно ожидаемую тему, которой до этого ни один не решался коснуться.— Володя, — после долгой паузы начала Алия. — Ничего, что так тебя называю? Я должна сказать тебе что-то важное.— Не надо.— Я знала, что ты так ответишь. Послушай. Я прожила последние полтора года как в склепе. Моего мира не стало, и я умерла вместе в ним. Я несколько раз собиралась покончить с собой, и сказала бы спасибо тому, кто меня убил. И еще этот склеп был бастионом. Я построила вокруг десять линий обороны и никого к себе не подпускала. Я ни на что не надеялась. Но ты пришел… В первую же минуту пали все мои укрепления, словно дверь открыли ключом. Разумеется, я испугалась. Прости, я грубо разговаривала — это от страха… Какой смысл откладывать, мне все ясно уже теперь, и к тому же нас в любой момент могут убить. Володя, я тебя люблю. И ничего не прошу, я согласна ждать. Но ведь тебе нравились мои ноги, и шея, и глаза? Если хочешь, все будет уже сейчас, сию минуту, только протяни руку. У тебя очень красивые руки…Синельников заворочался и засопел.— Пункт первый…— Только не говори о своем возрасте, — сразу перебила Алия. — Я знаю, сколько тебе лет, и это ровным счетом ничего не значит. И уж, во всяком случае, предоставь решать это мне.— Хм, пункт второй. Глупо скрывать — конечно, ты мне нравишься, и дело тут не в ногах… точнее, не только в ногах и еще каких-то местах, хотя, что спорить, ты дьявольски красивая девушка. Просто в моем — уж извини — возрасте начинаешь понимать, что красота — это еще не все, красота — это на полгода… Нет, дело не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81