Женщины, неразговорчивые и сонные с утра, отдыхали, поставив на мостовую тяжелую корзину с продуктами для завтрака, которую несли из кладовой в кухню.
– Смотри! – Одна из жриц дернула за руку другую. – Это она!
Женщина в черной накидке вышла из дома черных жрецов и направилась через площадь к дверям храма великой богини. Обе жрицы следили за ней немигающими взглядами аспидов до тех пор, пока та не скрылась за углом храма.
Они одновременно взглянули друг на друга.
– Даже не оглянулась, – прошипела одна. – Она и замечать нас не хочет!
– Очень ей это нужно! – поддакнула другая. – Старик души в ней не чает.
– Да, ее никогда не пошлют на кухню. Ученица самого старика, как же! – фыркнула первая. – А ведь с ее ростом она никогда не стала бы даже оранжевой жрицей, если бы не старик. Ее давно выгнали бы или отослали на другой алтарь.
– Говорят, он передал ей все свое умение и всю свою силу, – шепнула вторая жрица, опасливо глядя на угол, за которым скрылась прошедшая мимо женщина.
– Чепуха, сила не передается. Это каждый жрец знает.
– А вдруг передается? Если бы старик со мной занимался столько же, я бы владела магией ничуть не хуже. – Жрица вскинула голову с видом, говорившим, что у нее, конечно, все получилось бы гораздо лучше. – Ока просто окрутила старика, вот и все!
Под стариком имелся в виду Шантор, магистр ордена Саламандры. Он действительно был очень стар. Даже пожилые жрецы помнили его таким же, как и сейчас, – высоким, белым, худым и никогда не улыбающимся.
Первая жрица, лучше разбиравшаяся в магии, отрицательно покачала головой:
– У нее есть своя сила. Ее время не берет. Она и сейчас точно такая же, как десять лет назад, когда появилась здесь. У нас таким был только Авенар, помнишь? Его тоже время не брало.
– Вот он и умер, когда лечил тяжелого больного. – Вторая жрица испуганно покосилась на первую. – Они все так умирают, эти черные жрецы. Нет уж, обойдусь без этой силы!
Первая жрица снисходительно посмотрела на нее:
– Пока она здесь, ты никогда не будешь изображать богиню Мороб на ритуалах. Это раньше великую Саламандру представляли оранжевые жрицы, по жребию. А теперь, с тех пор как ей срезали волосы, кинжал подают только ей.
– Зато она и режет руку для жертвы себе, а не черному жрецу. Жуть!
– передернуло вторую женщину. – Один мой знакомый жрец говорил мне, что великую Мороб и должна представлять черная жрица – ведь сама богиня тоже коротковолосая, – сказала она, чтобы показать свою осведомленность. – Они одевали богиней оранжевую жрицу, пока у них не было черных.
– Да она и есть Мороб! – выпалила первая жрица, разозлившись. – В ней нет ничего живого! Когда она режет свою руку для жертвы богине, она ничего не чувствует – я следила за ее лицом. Она ни с кем не разговаривает, кроме старика, не встречается со жрецами, не наряжается! Самая настоящая богиня смерти!
– Скажи это старику, и ты до конца своих дней будешь мыть пол на кухне, – тревожно оглянулась вокруг ее собеседница, почувствовав, что та сказала слишком много. – Идем, солнце осветило уже три купола.
Две женщины, унизив третью и. тем самым утвердив свое превосходство над ней, взялись за ручки корзины и понесли свою ношу в кухню. Но черная жрица не притворялась, что не замечает их. Она прошла через площадь, почти беззвучно ступая по камням деревянными подошвами сандалий, и оказалась у расписанной саламандрами двери храма. Ей не понадобилось класть руку на медный круг магического замка и произносить заклинание, как большинству жрецов, – короткого взгляда и мысли-приказа хватило, чтобы двустворчатые двери плавно раскрылись.
Внутри было тихо и пусто, малейший звук приобретал силу и четкость, наполняя собой легкое пространство храма. Благодаря двум ярусам узких, длинных окон, застекленных желто-оранжевой мозаикой, залы храма были наполнены радостным золотистым светом. Жрица миновала первый зал, где днем продавались лечебные амулеты, и оказалась в центральном зале. Дальняя часть зала, приподнятая над полом наподобие сцены, образовывала площадку, подковообразно изгибающуюся с боков и переходящую в узкие панели у боковых стен. Вдоль панелей располагались двери, ведущие в боковые башни храма, где жрецы лечили больных.
В глубине площадки возвышалась гигантская статуя богини Мороб.
Великая Саламандра сидела на круглой подставке, скрестив ноги и приподняв левую руку навстречу посетителям. Другая ее рука лежала на голове саламандры, символа возрождения к жизни, сидящей справа от богини. Одеяние богини состояло из золотого ожерелья-нагрудника, набедренной повязки, длинный конец которой спускался спереди до пола, и покрывающей голову золотой сетки. Выражение лица богини все время неуловимо менялось благодаря игре света и тени, становясь то грозным, то задумчивым, то благосклонным, то печальным.
Жрица прошла по залу и поднялась по ступеням на площадку перед богиней. Она остановилась, сосредотачиваясь, затем подняла взгляд к окнам верхнего яруса, куда проник ослепительно желтый луч утреннего солнца, и расстегнула на плече заколку, удерживающую накидку.
Легкая черная ткань заскользила вниз по хрупкому телу женщины. Под накидкой на жрице была одежда великой богини. Зрителей в храме не было, поэтому жрица не надела ни нагрудника, ни золотой сетки. В это утро на ней была только набедренная повязка, закрепленная серебряным поясом, с которого, наподобие короткой юбки, свисали цепочки из эфилемовых шариков, а ее грудь прикрывали две ажурные серебряные чаши с рубинами в центре, удерживающиеся на цепочках, перекинутых через шею и скрещенных сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115