Наутро ощущение полета сохранилось в груди Витри, делая его тело сильным, а ноги – легкими. В нем что-то изменилось, он чувствовал, что никогда уже не будет прежним деревенским пареньком, живущим повседневными заботами.
Огромный мир, лежащий за околицей родного села, больше не казался ему чужим и опасным. Витри приспособился к легкому и текучему ритму походки своей спутницы, он шел за ней шаг в шаг, движение в движение и лишь иногда улыбался при мысли о выражении на лице кузнеца Туммы или толстой и сварливой Нойи, жены сапожника Ваппы, если бы им сказали: «Представь себе, что ты – сеханский кондор…»

День за днем Боварран шел вниз по Руне. Полууттак был вынослив и неутомим, привычка гнать зверей и чужих уттаков по лесным чащобам выучила его быстро двигаться по любому бездорожью. Он шел от темноты до темноты, почти не теряя времени на еду, которую прожевывал на ходу, запивая глотком рунской воды.
Полдня пути, поначалу разделявшие его и преследователей, постепенно увеличивались, превращаясь в полный дневной переход.
У Боваррана ни на миг не появлялась мысль о возможности погони.
Каморра, уверенный, что никому не известно ни о Красном камне, ни о причинах и цели путешествия полууттака, не предостерег его, а сам Боварран по человеческим меркам был недалек и не страдал излишней мнительностью. В пути он думал о вещах куда более приятных, чем погоня. Последний вечер на Оранжевом алтаре оказался для него счастливым – Каморра вручил ему белый диск и обещал добавочную награду.
Маг был скуп на милости и подарки в силу своей натуры, хоть и объяснял свою скупость нежеланием баловать прислужников. На этот раз он прикинулся Щедрым, но в действительности ему было нужно следить через диск за перемещениями Боваррана и влиять на него, чтобы тот, оказавшись сам по себе, не бросил дела на полдороги. Каморра наперечет знал немудреные запросы уттаков – кони, оружие, яркие и аляповатые побрякушки – и не сомневался, что Боварран попросит себе вдобавок к диску что-нибудь вроде этого.
Но Боварран был не так прост, как думалось Каморре, и вершина его честолюбия не ограничивалась получением белого диска. Полууттак прекрасно понимал, . что белый диск означает власть, и хотел власти. Он ощупывал диск под уттакской телогрейкой из звериной шкуры, вспоминая вождя своего племени, грозного Уссухака, чувствовавшего в Боварране соперника и потому постоянно притеснявшего его. Боварран представлял, как Каморра скажет Уссухаку:
«Ты больше не вождь. Вот вождь», – и тот не посмеет ослушаться мага. Ведь сила белого диска кое-что значит для любого знакомого с ней уттака.
Эта сила не понаслышке была известна Боваррану. Ему случалось оказываться поблизости, когда кто-то из помощников Каморры приводил в повиновение непослушных уттаков. Будучи уттаком лишь наполовину, Боварран не падал на землю и не бился в судорогах. Скрепя силы, он мог оставаться на ногах, но чувствовал, как дрожит и рвется каждая его жилочка. Он мог терпеть действие силы диска, а значит, и пользоваться им для смирения непокорных – а ведь ни один из уттакских вождей, с важностью носящих отличительный знак Каморры, не посмел бы произнести то самое, ходовое среди уттаков словцо. Боварран сознавал свое преимущество перед любым уттаком и имел большое желание его использовать.
Племя Уссухака обитало в нижнем течении Восточной Рунки, притока Руны. В это время года – сезон ловли речных крабов, водившихся в Восточной Рунке, – племя надолго останавливалось в месте ее слияния с Руной, где низменная часть речной поймы расширялась, образуя большую поляну. Чем ближе Боварран подходил к знакомым местам, тем неотступнее ему хотелось показать в племени свою силу и заявить права на власть. Да и случай был удобный – Уссухак с лучшими воинами ушел по приказу Каморры к Бетлинку, где потерял в сражении больше половины отряда. Поэтому, когда поросшие лесом скалы, теснившие Руну, раздвинулись и впереди показалась пойма Восточной Рунки, полууттак перебрался через речку и свернул направо, на широкую поляну, где виднелись многочисленные конические верхушки уттакских шалашей.
Боваррана заметили издали. Уттакские детеныши с визгом понеслись сообщать взрослым потрясающую новость, и вскоре все племя высыпало навстречу своему сородичу. Первыми выбежали дети и подростки – голые и скуластые, с выставленными вперед ноздрями плоских курносых носов и горящими недобрым любопытством глазами. Женщины, появившиеся за ними, были в грубо скроенной, сшитой полосками кожи одежде из звериных шкур. Кроме них, в племени оставалось около четверти всех взрослых мужчин-охотников, чтобы обеспечивать пропитанием остальное население. Обеспокоенные шумом, они тоже вылезли из шалашей, прихватив на всякий случай копья и дубины. Как и у всех коренных жителей Келады, на головах уттаков не было длинных волос. Их заменяла короткая поросль, нечто среднее между шерстью и волосами, встающая дыбом в гневе и при сильном возбуждении. Сейчас эта шерсть стояла торчком, что говорило о сильном интересе к появлению Боваррана.
Племя расступилось, пропуская вперед Укуммака – родственника Уссухака, оставленного вождем за старшего. Тот обратился к приближающемуся Боваррану первым, как и подобает вождю. Короткие, нескладные фразы уттакского наречия прозвучали неожиданно громко среди мгновенно создавшейся тишины, ловимые десятками настороженных торчащих ушей.
– Ты здесь, – сказал Боваррану Укуммак. – Где остальные?
– Бусмака нет, и Ушута нет, и Касутака нет… – заговорил Боварран, – И многих других нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115