Женни пришла в сильное волнение. Грудь у нее вздымалась. Она пыталась совладать с собою – напрасно! Она чувствовала на себе взгляд Веннеля, испытующе, но без всякой торопливости скользивший по ней. Этот взгляд, которым каждый другой мужчина пробудил бы в ней негодование, был для нее наслаждением. Взгляд скользил по ее профилю, по волосам, по затылку, по рукам, и она затрепетала под этим взглядом. «Какая у него власть надо мною! Кто меня защитит?» Но потом она перестала ощущать на. себе этот взгляд. Дыхание Венцеля доносилось совсем тихо и очень равномерно. Она взглянула в его сторону в увидела, что он закрыл рукою глаза, словно задремал И в самом деле, в то время как музыка Моцарта реяла в зале, наполняя его чарами и благоуханием, Венцель Шелленберг тихо спал в своем кресле.
Женни попыталась рассердиться на него. Лицо у нее вытянулось, в глазах появилось выражение обиды и горечи. При какой угодно снисходительности, разве это не верх бестактности? Сначала не приехать, а потом заснуть! Никакой другой мужчина не посмел бы так поступить! Она старалась обозлиться – и не могла! «Он спит, он устал», – подумала она, больше ничего, и улыбнулась.
Аплодисменты разбудили Венцеля. Он протер себе глаза и стал разглядывать вышедших на вызовы певцов, как кучку дураков.
– Ради бога, простите меня, фрейлейн Флориан, за то, что я спал! – воскликнул он и рассмеялся. – Сперва я еще слышал музыку, а потом вдруг заснул. Я был страшно утомлен. Спектакль окончился?
Такая откровенность окончательно примирила ее с ним. В ее смеющихся глазах он прочел прощение.
Шелленберг распорядился заказать изысканный ужин в тихом, торжественном ресторане – том самом, где когда-то ужинал с Михаэлем.
– Есть люди, – думала Женни Флориан, – которых никак нельзя узнать, которые прячутся, маскируются, умышленно или невольно. Это глупые, самонадеянные, заносчивые, жалкие создания. Других разгадать удается только постепенно, на протяжении многих лет, а есть, наконец, и такие, – они редки, – с которыми сразу чувствуешь себя, как с хорошими знакомыми. И это честные, простые, богатые натуры, не боящиеся широко открывать двери». К этим последним, казалось Женни, принадлежал и Венцель Шелленберг. Он не говорил пустых слов, не старался быть пленительным, казаться остроумным, втирать очки. Он не позировал, был прост, бесхитростен, прям. Смущение Женни скоро прошло, и у нее было такое чувство, словно она с Венцелем давно знакома.
В первый раз она решилась посмотреть ему прямо в лицо, в первый раз действительно присмотрелась к нему. Это было широкое, грубое, почти крестьянское лицо, но энергичное и значительное. Кожа – потрескавшаяся, смуглая, точно выдубленная. Глаза в нее были вставлены как неправильной формы черепки. И странно. Женни казалось, словно в этот миг она впервые видит настоящее человеческое лицо. Все ее прежние суждения о человеческих лицах казались ей предрассудком и теорией. Теперь только это началось, теперь только она вступает в жизнь и видит лицо человека, каково оно в действительности – без прикрас.
– Есть ли у вас мужество, фрейлейн Флориан? – спросил Венцель, пристально глядя на нее серыми глазами, выражение которых всегда казалось немного холодным.
Этот неясный вопрос испугал Женни.
– Мужество? Какое мужество, господин Шелленберг? – спросила она, смущенно склонив к плечу свою узкую головку.
– Мужество смотреть жизни в глаза?
– О, я не знаю, есть ли у меня такого рода мужество. Пожалуй, есть.
– Так я надеюсь, хотя в наше время мужество сделалось редким качеством. Мелкие общественные масштабы превратили людей, вообще говоря, в жалкий сброд. Я знаю таких, которые боятся, что не смогут заплатить за квартиру, боятся мнения своего швейцара, дрожат при мысли, что их, чего доброго, за что-нибудь упрячут на две недели в тюрьму. Вот какими смешными сделались люди в наш век. Мелкими и мерзкими. Они противны мне. Знаете, что это значит: иметь мужество смотреть жизни в глаза? Это значит – быть готовым и погибнуть, если придется. Этим мужеством вам надо обладать, фрейлейн Флориан. Вы знаете, что даже тигр лежит, как кошка, у ног укротителя, когда чувствует в нем мужество.
– Я ужасно боюсь тигров!
– Тем мужественнее вы должны быть, фрейлейн Флориан, так как в жизни вам приходится иметь дело не с тиграми, а с людьми. Тигр – это, несомненно, внушающее робость создание творца. Но он был бы еще страшнее, например, будь он способен протягивать свою пасть за жертвой на расстоянии многих миль. А человек на это способен, и он гораздо страшнее тигра. Своему тщеславию, честолюбию, своей жажде наслаждений он, бровью ни шевельнув, приносит в жертву тысячи своих братьев, своему безумию – миллионы, а это не пришло бы в голову никакому самому дикому тигру.
– Какое у вас страшное представление о человеке!
– Но и этот ужасный человек, фрейлейн Флориан, покорно склонился бы к вашим ногам, если бы только у вас было мужество. И это мужество будет у вас. За ваше здоровье!
Женни подняла бокал. Волнение медленно окрашивало ее щеки в нежный оранжевый оттенок, восхищавший Венцеля.
– Большинство людей, – продолжал он, – потому терпят крушение в жизни, что они малодушны. Все, стало быть, будет зависеть от того, фрейлейн Флориан, удастся ли вам напрячь и подчинить себе все свои способности. У вас много талантов, не возражайте, я вижу это по каждому вашему движению. Признаюсь вам совершенно откровенно, что живо интересуюсь вашими талантами. Я сам лишен каких бы то ни было дарований, если не называть дарованием уменье стрелять, когда есть в распоряжении пушки. Но владение машинами, – которое теперь непомерно превозносят, – это искусство для детей и слабоумных, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112