Он наслаждался каждой минутой своей свободы.
Вечером он гулял по засыпанному снегом городу. Он мог идти куда хотел. Он мог вертеть головой направо и налево, как ему заблагорассудится. Ему не нужно было спешить только затем, чтобы не застать свою половину в дурном настроении. Он мог выпить стакан вина в «Траяне» и не глядеть каждую минуту на часы. Многих людей, которые здесь так шумно вели себя, он знал лично, но в большинстве они были ему незнакомы. Это были новые люди. Яскульский сделал удивленное лицо, когда неожиданно увидел Рауля в кафе:
— Рауль, а что скажет твоя «пичужка»?
Рауль нахмурился. Это теперь позади!
На следующий вечер Рауль решил пойти в «Парадиз». Как?! Какая дерзкая мысль! В первое мгновение Рауль даже сам испугался. Но в конце концов почему бы этого не сделать? Вот доказательство, каким он стал рабом! Рауль брел по снегу и иногда оглядывался, как будто делал что-то непозволительное. Он все еще не был уверен в своей правоте. И сердце его взволнованно билось, когда он входил в бар. А там за прилавком стояла она, красавица Карола Кениг. И надо честно признаться, что Рауль пришел сюда только для того, чтобы увидеть ее. Она понравилась ему, и даже больше чем понравилась. Быть может, впервые у Ольги были некоторые основания волноваться. Чутье на этот раз не обмануло ее. Разве это уже преступление, если ему понравилась какая-нибудь другая женщина? Это же просто смешно. Рауль чувствовал себя здесь очень уютно. Было тепло. Гости смеялись. Радио говорило. Рядом в зале пели. Девушки входили и выходили. О, как скучны были вечера дома! Пустыней стало его супружество, настоящей пустыней.
Вот теперь он действительно сидел в «Парадизе», где, как утверждала Ольга, «он всегда пьянствует до поздней ночи», хотя он никогда не возвращался домой позже десяти часов. Очевидно, он сделался факиром и мог быть одновременно в двух местах!
Рауль заказал бутылку местного розового вина и блаженно поскреб эспаньолку.
Как красива эта Карола Кениг! Она очень нравилась ему. Золотисто-рыжие волосы локонами окаймляли ее лицо и спускались на плечи. У нее было открытое светлое лицо, белая и гладкая как фарфор кожа, такая белая, что даже казалась чуть-чуть синеватой. А глаза, нежные и большие, как глаза верблюда, ярко блестели. Она вся была холеная, — редко можно было встретить в Анатоле более интересную даму. На пальцах сверкали кольца.
Увидев Рауля, Карола подошла к нему, не спеша и не удивляясь. Все ее движения были мягки и грациозны. Рауль покраснел, когда она остановилась возле него. Она поблагодарила его за содействие. Ксавер согласился повысить ей жалованье, но тем не менее Карола вряд ли пробудет в этом городе больше двух месяцев. Она ведь видала заведения получше этого, служила в Вене, Будапеште и Бухаресте. Духовный уровень здешних гостей не импонирует ей. Конечно, она не возражает, когда ей говорят любезности, она понимает шутку, но форма должна быть приличной. А здешние мужчины по большей части невероятно грубы и неотесаны. Вчера тут был какой-то довольно пожилой человек огромного роста. Через пять минут он предложил ей сто крон, чтобы она посетила его. (Ксавер сказал, что это самый богатый человек в городе, бывший лесоторговец.) Он, вероятно, думал, что ее можно купить, как воз дров!
— Вы несправедливы к нашему городу, — ответил Рауль. — Вы, конечно, увидите здесь и мужчин хорошо воспитанных, которые прекрасно поймут, как они должны держать себя с вами. А этот лесоторговец — просто необразованный крестьянин, у которого завелись деньги.
— Необразованному человеку вообще лучше не иметь больших денег, — сказала Карола. — Нужно находиться на известном уровне развития, чтобы разумно распоряжаться богатством.
Вот как она рассуждает! Ольга действительно могла бы кое-чему поучиться у этой Каролы.
VI
На Северном полюсе довольно-таки холодно! Не простудитесь, моя голубка!
Два-три вечера подряд Рауль посещал «Парадиз» и восхищался Каролой. Но теперь он снова сидит «дома» и работает до поздней ночи. Янко Стирбей один может полностью загрузить адвоката. Против него ведется несколько процессов сразу. Ледерман, никого не спросив, отвел нефть в яму, откуда брали гравий, из этой ямы получился отличный временный резервуар для нефти. Яма принадлежала Яскульскому, и он теперь требовал за нее совершенно баснословное вознаграждение. Барон Борис Стирбей пытался наложить свою руку на всю нефть, которую выбрасывал «Голиаф». Он оценил картины, которые заложил Янко, в двести тысяч крон, хотя за них нельзя было дать и одной десятой этой суммы. Старые кредиторы Янко, разумеется, выступили со своими требованиями, и Марморош впереди всех. Но самым неприятным было дело об осквернении могил. Его возбудили против Ледермана, который недолго думая направил поток нефти на старое кладбище.
Волна негодования прокатилась по городу. Что это за люди! Это же варвары! Какая дикость! Осквернить могилы! Рауль успокаивал. Рауль лил масло на бушующие волны. Прежде всего он постарался успокоить епископа. Он предложил ему две тысячи крон на бедных как временное вознаграждение. Он пытался разъяснить ему, что здесь было налицо force majeurСсылка13, точно так же, как при каком-нибудь землетрясении или во время войны. Он много раз повторял выражение force majeur. Епископ, который не забыл, что Стирбеи всегда были покровителями церкви, в конце концов взял свою жалобу обратно. Самым несговорчивым оказался мясник Вимики. Он требовал вознаграждения в десять тысяч крон за осквернение могилы его дочери Берты. Он ничего не хотел уступать, но в конце концов Жак обошел его очень простым способом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142