На нем был новенький, с иголочки, светло-серый просторный костюм, ослепительно белый воротничок и новые желтые ботинки. Никогда еще Рауль не видал Яскульского таким щеголем, а ведь он знает его уже больше двадцати лет. Старик немного похудел и поэтому казался еще более высоким. Он весело взглянул на Рауля, громко рассмеялся и ударил себя в грудь.
— Ну что? Ты удивлен, а? — закричал он. — Ты, разумеется, уже всё знаешь? Да, это она со мной сделала!
Рауль смущенно покачивал ногой и силился улыбнуться. «Эта деревенщина, — думал он, — этот невежда! Значит, и бедра, и прелестная шея — всё досталось ему?»
Яскульский плюхнулся в кресло:
— Вот о чем нам надо потолковать, Рауль. Видишь ли, — с тобой можно говорить откровенно, — она мне давно уже нравилась. Ее глаза!.. Ну что тут скажешь? Такие огромные... А кожа у нее... — Он прищелкнул языком. — Но больше всего нравилась мне, говоря между нами, ее «казенная часть», она просто божественна! Когда эта женщина идет — понимаешь? — всё это движется так, что я совсем с ума схожу! Я сперва предложил ей сто крон. Приди, мол, разок ко мне. Что тут особенного? Другие приходят за гораздо меньшую плату. Но она только посмотрела на меня с возмущением. Ксавер чуть не лопнул со смеху. Ну, затем я предлагал двести и триста крон. Что ж ты думаешь? Она не пришла! Я дошел до пятисот крон. Пятьсот крон! Понимаешь ли ты, что это значит? На эти деньги можно купить всех девчонок в цыганском квартале. Затем она решила уехать отсюда. Ей не нравилось больше в «Парадизе»: работа слишком утомительная, а платят мало. Сидишь каждую ночь до четырех, до пяти часов, это губит ее, говорила она. Я и сказал ей: «Иди-ка ты ко мне, да и дело с концом. Что тебе этот Ксавер платит, то заплачу и я. А кроме того, стол и квартира, и всё бесплатно». Она решила подумать. На следующий день она говорит мне: «Но только смотрите, не воображайте себе ничего такого, господин Яскульский!» — «Нет, нет, что вы!» А сам думаю: «Только бы мне заполучить тебя в дом!»
Яскульский умолкает. Он смущенно просовывает палец между воротничком и шеей.
— И что же? — продолжает он изменившимся голосом и тоном полной растерянности. — Ничего, ну прямо-таки ничего не получается! Пальцем к ней не притронься! Как-то раз я хлопнул ее по «божественной», так она закатила мне оплеуху.
Рауль протирает очки. Он наслаждается беспомощностью глупого мужика. Комичность его положения доставляет Раулю невыразимую радость. Такая женщина, как Карола! И что только забрал себе в голову этот дурень! Она даром живет у него, ест за его столом, и он ей еще деньги платит! Ловко она это устроила, ничего не скажешь! Рауль едва удерживался от смеха.
А Яскульский продолжал рассказывать. По вечерам она читает ему. Она чудесно декламирует, — ведь она была актрисой, говорит по-французски. Кто б это подумал? Однако ни чтение, ни французский язык ему ни к чему, и он вчера серьезно поговорил с ней. «Какие условия ты ставишь, скажи откровенно, Карола? Так дело не пойдет; я ведь делаюсь просто смешон».
— Я совсем обезумел от этой женщины. Мы сидим вместе за столом, я вижу ее каждый час, а один раз — должен тебе признаться, но только это я одному тебе говорю — я подсмотрел, как она купалась. — Яскульский понизил голос и сложил губы точно для поцелуя. — Богиня, Рауль, просто богиня! — прошептал он. — Богиня, да и только.
Раулю стало не по себе, он заерзал на стуле.
— И что же? Назвала она тебе свои условия? — спросил он деловым тоном адвоката.
Он злорадствовал и наслаждался. Яскульский кивнул.
— Да, — сказал он, — условия она назвала. Она потребовала гарантий, что ее положение будет прочно; она, видишь ли, научена горьким опытом. У нее есть ребенок от одного венгерского офицера; этот офицер судится с ней и не платит ей ни гроша. Теперь ребенок тоже в моем доме. Прелестный ребенок! Без него она не хотела переезжать. Как можно после этого осуждать ее, если она многовато просит? Это ее право. Одним словом, она требует двадцать тысяч крон в год.
Яскульский встал, так он был взволнован.
Лицо Рауля осветилось улыбкой удовлетворения. Он открыл рот так, что стали видны его большие крепкие зубы, всё лицо его покрылось складками, и он громко расхохотался. Так этому мужику и надо. Рауль знает его баснословную скупость. Он сам пригласит Каролу в секретарши, он это теперь твердо решил.
— Двадцать тысяч крон в год! — воскликнул Рауль. — Ничего себе, недурная сумма!
Яскульский задумчиво расхаживает по комнате, поглядывая на потолок. Он кажется Раулю каким-то великаном.
— Да, недурная сумма, — повторяет он. — Очень большая сумма! Но в конце концов, почему мы должны только зарабатывать деньги? На участке Гершуна я уже заработал в четыре раза больше. Купил у Гершуна, а три дня назад продал «Анатолийской нефти», вот и всё. Почему же другим не заработать? — спрашиваю я. Ну что такое двадцать тысяч крон золотом? Отвечай, Рауль: могу я с этими двадцатью тысячами отправиться в постель? Нет, не могу. А с тех пор как я увидал ее в ванне... Нет, само небо посылает мне эту женщину, — ведь мне уже за шестьдесят! Я бы и женился на ней, если бы она захотела. Ты сам, Рауль, как-то сказал мне, что на ней можно было бы и жениться. Тогда я посмеялся над тобой...
Яскульский остановился перед письменным столом и наклонился к Раулю:
— Я решил дать ей эти гарантии, за этим я и пришел к тебе, Рауль! Она хочет оформить всё нотариально.
IX
Перед домом Франциски остановился большой грузовик, наполненный тяжелыми ящиками. Это были ящики с книгами: Франциска устраивала у себя библиотеку. Отныне всех визитеров она принимала в библиотеке, и на столах всегда лежали раскрытые новые книги — французские стихи, какой-нибудь английский роман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142