– Как будто в детском сне, – говорю я. Учитель предлагает другую версию. – …Или в книге. Как будто кто-то написал произведение с такими декорациями. И чатателю достаточно склониться над ней, чтобы книга ожила. И мы там внутри.Я, мало убежденный, пожимаю плечами, но он невозмутимо продолжает:– Какой-нибудь писатель перечитал всю греческую мифологию, чтобы оживить ее, и чтобы мы могли это лучше ощутить. По-моему, «все начинается с романа и все им заканчивается».Я начинаю понимать его мысль.– В таком случае, этот писатель наблюдает за нами, как за персонажами. Но закончил ли он свою историю? Может быть, он начал с конца, а может, узнает все одновременно с нами, его творениями?Он смотрит на меня полушутливо, полусерьезно.Девушка в желтой тоге, с венком из цветов и фруктов, предлагает нам отойти в сторону, чтобы дать проход другим прибывающим.– Третья ора?– Вряд ли. Она больше похожа на другую полубогиню – Флору.Она так близко, что я чувствую ее запах. Смесь ландышей и лилий. Если это покровительница цветов, то скорее всего весенних. Я любуюсь ее огромными золотистыми глазами, льняными волосами и хрупкими руками. Я даже делаю движение, чтобы прикоснуться к ней, но Эдмонд Уэллс меня удерживает.Я рассматриваю своих соучеников, рассевшихся по скамьям амфитеатра. Знаменитостей немало, среди них я узнаю сидящих вперемежку: художника Анри де Тулуз-Лотрека, романиста Гюстава Флобера, Этьена де Монгольфьера, одного из братьев-изобретателей воздушного шара, керамиста Бернара Па-лисси, художника-импрессиониста Клода Моне, авиатора Клемана Адера, скульптора Огюста Родена. Есть и женщины: актриса Сара Бернар, скульптор Камилла Клодель, ученая-физик Мария Кюри, актриса Симона Синьоре, танцовщица и шпионка Мата Хари.Эдмонд Уэллс очень по-светски подходит к последней.– Добрый день, меня зовут Эдмонд Уэллс, а это мой друг Мишель Пэнсон. А вы не Мата Хари?Молодая темноволосая женщина утвердительно кивает. Мы обмениваемся взглядами, не зная, как продолжить разговор.Тихо опускается вечер, и мы рассаживаемся по скамьям. В небе появляются не одна, а три луны, образующие треугольник. Вершина горы Олимп по-прежнему скрыта в облаках.Громким голосом я задаю мучающий меня вопрос:– Что же там, наверху? Винсент Ван Гог отвечает первым:– Серое с золотисто-коричневыми отблесками, немного оранжевого и голубого.Мата Хари выдыхает:– Тайна.Жорж Мельес произносит задумчиво:– Волшебство.Гюстав Эйфель говорит вполголоса:– Архитектор Вселенной. Симона Синьоре добавляет:– Режиссер фильма.Мария Кюри выговаривает мечтательно:– Последний Принцип. Сара Бернар колеблется: – …Мы на Олимпе. Может, там… Зевс? Резкий голос позади нас обрывает споры.– Ничего там нет.Мы оборачиваемся. И видим невысокого типа с белокурыми волосами, в круглых очках, с каштановой бородой.– Там наверху ничего нет. Ни Зевса, ни Архитектора, ни волшебства… Ничего. Там кругом только снег и туман. Как на любой горе.Когда он с уверенностью произносит эти слова, на вершине вдруг загорается свет и начинает мигать, как фары в тумане.– Вы видели? – спрашивает Мельес.– Видел, – продолжает бородатый. – Я видел свет. Просто свет. «Они» включили прожектор на верхушке, чтобы у вас воображение заработало. А вы и любуетесь, как комары на лампу. Все это декорация и сценические трюки.– Да кто вы, в конце концов, такой, чтобы быть настолько категоричным? – спрашивает Сара Бернар раздраженно.Мужчина сгибается в поклоне:– Пьер Жозеф Прудон, к вашим услугам.– Прудон? Теоретик анархизма? – осведомляется Эдмонд Уэллс.– Собственной персоной.Я слышал об этом бунтаре, но не знал, как он выглядит. Чем-то похож на Карла Маркса. Наверняка в ту эпоху в моде была борода и длинные волосы. Высокий гладкий лоб и зачесанные назад волосы делают его шевелюру похожей на прическу с бантом. Он добавляет:– Прудон: атеист, анархист, нигилист, чем и горжусь.– Но вы ведь были реинкарнированы… – говорит Сара Бернар.– Да. Однако я не верил в реинкарнацию.– И вы стали ангелом…– Стал. Однако я не верил в ангелов.– А теперь вы бог-ученик…– Да. И я стану «богом атеистов», – заявляет Прудон, довольный собственной формулировкой. – Ну а вы, скажите честно, вы верите в эту школу богов? Думаете, мы что, экзамены по демиургии будем сдавать?К дискуссии присоединяется новый ученик. Он явно страдает сильным косоглазием, которое пытается преодолеть.– Там, наверху, – восклицает он вдохновлен-но, – наверняка есть что-то очень сильное и красивое. Мы всего лишь боги-ученики, маленькие боги. А там Великий Бог.– И как вы себе его представляете? – спрашиваю я.– Я представляю себе что-то, что нас превосходит по мощи, по величию, по сознанию, по всему, – говорит он, как в экстазе.Нового ученика зовут Люсьен Дюпре. Он рассказывает, что был офтальмологом и страдал косоглазием, и что он пытался помочь другим видеть лучше.Прежде чем понял, что единственный способ видеть – это видеть душой.– Охота вам нести всякую чепуху, – заявляет Прудон. – Я вот не боюсь утверждать, что нет ни Бога, ни начальника.Среди учеников слышится шепот неодобрения. Анархист продолжает:– Я как святой Томас. Верю только в то, что вижу. А вижу я людей, собранных на каком-то острове, которые, в то время как столько религий запрещали произносить это слово, продолжают упиваться именем Бога. Бог тут, Бог там. Вы считаете себя верующими, а на самом деле вы лишь сборище богохульников. Впрочем, что такое Бог? У нас что, специальные полномочия? Я констатирую лишь, что потерял свои атрибуты ангела. Раньше я летал и пересекал материю. Теперь я голоден, я хочу пить, на меня нацепили тогу, от которой все тело чешется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17