Если бы не его умение работать консервным ножом, кошка не испытывала бы необходимости в его существовании.Он пошел в спальню одеваться.Когда-то это была комната его родителей; здесь до сих пор хранились их вещи. Кровать на пружинах, комод с медными ручками, на стенах фотографии в оловянных рамках. Застегивая рубашку, он задержал взгляд на одной из них – темноволосая девочка со смеющимися глазами. «Что сейчас делает Айрис? – подумал он, как делал это каждый день на протяжении всей своей жизни. – Вспоминает ли обо мне?» Взгляд переместился на другое фото. Это был их последний семейный портрет – улыбающаяся пухленькая мама и отец, скованно чувствовавший себя в костюме и галстуке. А вклинившийся между ними мальчик с зачесанными набок волосами – маленький Уоррен.Он протянул руку и коснулся пальцами своего лица, такого, каким оно было у двенадцатилетнего мальчика. Он не мог вспомнить этого паренька. На чердаке лежали игрушечные поезда, приключенческие книжки и обломанные цветные карандаши, когда-то принадлежавшие ребенку с фотографии, но то был другой Уоррен – который играл в этом доме и с улыбкой позировал для семейного фото, стоя в окружении родителей. Совсем не тот Уоррен, которого он видел, когда смотрел в зеркало.Он вдруг испытал непреодолимое желание вновь прикоснуться к игрушкам того ребенка.Он забрался на чердак и подтащил к свету старый сундук для белья. Голая лампочка покачивалась над головой. Уоррен поднял крышку сундука. Внутри лежали сокровища. Он вытаскивал их по одному, раскладывая на пыльном полу. Банка из-под печенья с полной коллекцией миниатюрных машинок «Матчбокс». Деревянный конструктор. Кожаный мешочек с шариками. И наконец нашел то, что искал, – шашки.Он разложил доску и расставил шашки: красные со своей стороны, черные со стороны противника.Мона взобралась на чердак и уселась рядом с ним, из ее рта пахло курицей. Какое-то время она с кошачьим презрением разглядывала доску. Потом грациозно подошла к ней и понюхала одну из черных шашек.– Это твой первый ход? – спросил Уоррен.Ход был не слишком удачным, но, в конце концов, чего можно ожидать от кошки? Он двинул за нее черную шашку, и она, казалось, была удовлетворена.От порывов ветра за окном грохотали распахнутые ставни. Ветки сирени скребли обшивку дома.Уоррен передвинул красную шашку и улыбнулся своей партнерше.– Твой ход, Мона.В половине седьмого пятилетняя Изабель Моррисон прокралась в спальню своей старшей сестры Мэри-Роуз и нырнула к ней под одеяло – так она поступала каждое буднее утро. Свернувшись клубочком в теплой постели и напевая под нос, она ждала пробуждения Мэри-Роуз. Сестра переворачивалась с боку на бок, ворча и вздыхая, и ее длинные темные волосы щекотали лицо Изабель. Она считала Мэри-Роуз самой красивой девочкой на свете. Сестра напоминала ей спящую красавицу Аврору, ожидающую поцелуя принца. Иногда Изабель сама становилась прекрасным принцем и, хотя девочкам и не полагается целовать друг друга, прикасалась губами к губам сестры и объявляла: «Теперь ты должна проснуться!»Однажды Мэри-Роуз, притворившись спящей, неожиданно вскочила и, словно хихикающее чудовище, принялась нещадно щекотать Изабель; обе девочки скатились с кровати, слившись в счастливом хохоте и визге.Вот бы Мэри-Роуз и сейчас ее пощекотала. Вот бы она снова была нормальной.Изабель приникла к уху сестры и прошептала:– Ты не собираешься просыпаться?Мэри-Роуз натянула одеяло на голову.– Уйди, зараза.– Мамочка говорит, что пора в школу. Тебе надо вставать.– Уйди из моей комнаты!– Но уже пора…Мэри-Роуз, рассвирепев, резко и зло отпихнула сестру.Изабель отползла к изножью кровати и улеглась там, замерев в тревожном молчании, потирая ушибленную голень и пытаясь осознать то, что произошло. Никогда еще Мэри-Роуз не била ее. Она всегда просыпалась с улыбкой, дразнила ее Изабелькой-тефтелькой и заплетала ей косы, перед тем как уйти в школу.Она решила предпринять новую попытку. Девочка на четвереньках подползла к сестринской подушке, отогнула уголок одеяла и прошептала в ухо Мэри-Роуз:– А я знаю, что мама с папой собираются подарить тебе на Рождество. Хочешь, скажу?Мэри-Роуз тут же открыла глаза. И повернувшись, в упор взглянула на Изабель.Съежившись от страха, Изабель соскочила с кровати и уставилась в лицо, которое почти не узнавала. Лицо, которое пугало ее.– Мэри-Роуз! – прошептала она. И выбежала из комнаты.Внизу, на кухне, мама, помешивая овсянку на плите, слушала радио, которое заглушали пронзительные крики длиннохвостого попугая Рокки. Когда заплаканная Изабель вбежала на кухню, мама повернулась к ней и проговорила:– Уже семь часов. Твоя сестра собирается вставать?– Мамочка, – в отчаянии захныкала Изабель. – Это не Мэри-Роуз!Ной Эллиот выполнил сальто на скейтборде – оттолкнувшись от обочины, взлетел в воздух, а затем аккуратно приземлился на асфальт. «Есть! Получилось!» От ветра полы его мешковатой одежды разлетались в стороны. Он проехал на скейтборде до учительской парковки, у обочины подпрыгнул на доске и, развернувшись в воздухе, пустился в обратный путь.Только в эти мгновения он был сам себе хозяином; рассекая на скейтборде, он сам определял свою судьбу, выбирал свой курс. Последнее время слишком многое решали за него другие – несмотря на возмущение и протесты, его увлекали в будущее, которого он не хотел. Но когда он мчался на доске и ветер бил ему в лицо, а земля уходила из-под ног, он принадлежал самому себе. Забывал о том, что вынужден прозябать в этом Богом забытом городишке. Забывал – хотя бы на время этой захватывающей гонки, – что отца уже нет, и больше никогда не будет так, как прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17