– Гав! Дурак тот пес, который хочет стать волком!
– Эй, Раф! – быстро заговорил терьер. – Раф, ложись, пока не приехал грузовик… То есть пока листья не вспыхнут! Вниз, вниз, я спешу к тебе! Успокойся, я скоро буду.
Раф гавкнул еще разок, дико оглянулся и медленно опустил голову, затем подошел к сетке и принялся обнюхивать прижатый к ней с другой стороны черный собачий нос. Вскоре большой пес улегся и стал тереться своей крупной лохматой головой о металлическую стойку. Постепенно шум в продуваемом сквозняком блоке стих.
– Ты пахнешь железной водой, – сказал терьер. – Ты снова был в железной воде, так я говорю и так я зрю, тю-рю-рю…
Последовала долгая пауза.
– Вода, – произнес наконец Раф.
– Ты пахнешь, как вода в моей миске. Там такая же? Во всяком случае, на дне там грязно. Я чую это, даром что башка у меня в железной сеточке.
– В чем там у тебя башка?
– Я говорю, у меня башка в железной сеточке. Туда ее белохалатники засунули.
– Когда же это? Что-то я ее не вижу.
– Само собой, – сказал терьер таким тоном, словно отметал в сторону какое-то глупое возражение. – Ты ее и не увидишь.
– Вода, – снова произнес Раф.
– А как ты выбрался? Ты что, выпил ее? Или ее высушило солнце? Как?
– Не помню, – ответил Раф. – Выбираюсь… – Он уронил голову на солому и принялся вылизывать переднюю лапу. Затем, помолчав, сказал: – Выбираюсь как-то… Только вот не помню как. Наверное, меня вытаскивают. Чего ты ко мне пристал, Шустрик?
– Может, ты как-нибудь еще не совсем выбрался? Может, ты все-таки утонул, а? Мертвые мы… Мы никогда не рождались… Жила-была мышка, и пела она песенки… Я искусан до мозгов, и все время дождь, дождь… Этим глазиком не видно…
– Ты, Шустрик, совсем психованный стал! – огрызнулся Раф. – Да жив я, жив, тебе говорят! Вот откушу тебе сейчас пол морды, сразу поверишь.
Шустрик едва успел отдернуть голову от сетки.
– Да уж, я, конечно, психоизменяюся, дико извиняюся… Дорога… там это случилось… она черно-белая, как и я…
Шустрик умолк, Раф перевернулся на другой бок и застыл неподвижно, словно вновь лишился сил.
– Вода… – пробормотал Раф. – Только не вода. Только не завтра… – Тут он открыл глаза, вскочил как ужаленный и завопил: – Белохалатники идут! Белохалатники идут!
На этот раз никто в блоке протестующе не залаял, ибо подобные вопли раздавались тут слишком часто, чтобы обращать на них внимание.
Тем временем Шустрик вновь подошел к сетке, а Раф сел и посмотрел на соседа.
– Когда лежу с закрытыми глазами, вода так и подкрадывается. А откроешь глаза, и нету ее!
– Это как радуга, – сказал Шустрик. – Она растворяется… я как-то видел. Мой хозяин бросил палку, и я побежал за ней по берегу реки. Это было так… Ты и представить себе не можешь! – Помолчав несколько мгновений, он продолжил: – А почему ты не растворился? Тогда они не могли бы снова бросить тебя в воду.
– Вечно ты болтаешь о своем хозяине, – проворчал Раф. – У меня вот никогда не было хозяина, но я не хуже твоего знаю собачье место.
– Послушай, Раф, нам нужно перебежать дорогу. Успеть перебежать, пока…
– Собака все стерпит, – резко оборвал соседа Раф. – Что бы ни велел человек, собака никогда не откажется. На то она и собака. Стало быть, если говорят – вода, то есть иди, мол, в воду, я иду… – Поеживаясь, он понурил голову. – Но знаешь, не могу я больше видеть воду эту…
– Интересно, куда потом сливают воду? – полюбопытствовал Шустрик. – Дело темное. Наверное, слив забило палой листвой. А лапу дворняжкину – не иначе как съели на ужин. Я вот вчера спросил ее во дворе, но она сама не знает. Проснулась, говорит, а лапы-то и нет. Говорит, видела во сне, что ее привязали к каменной стене, а та и упала на нее.
– Собаки для того и есть, чтобы делать то, что нужно людям. Я и без хозяина это чую. Люди ведь знают, что делают. Как же иначе? Значит, так надо. Людям лучше знать.
– Вот незадача, даже кость тут не зароешь, – сказал Шустрик. – Я уже пытался. Бесполезно, слишком твердо. А башка у меня все трещит и трещит. Ничего удивительного – у меня в ухе шумит сад. Ясно слышен шелест листвы.
– Только не могу я снова в воду, – сокрушенно сказал Раф. – С ней не подерешься. – Он принялся расхаживать вдоль сетки. – Пахнет железом…
– Всегда остается какая-то лазейка, – пробормотал Шустрик. – Однажды у них убежало целое небо облаков. Утром их было полным-полно, а к полудню – как не бывало. Сдуло их, словно овечьи крылышки.
– Погляди-ка, вон тут понизу сетка отходит, – вдруг сказал Раф. – Если ты подсунешь нос, она приподнимется с твоей стороны.
Шустрик подошел поближе и встал напротив соседа. И правда – дюймов двадцать сетки выбилось из-под железного стержня, который прижимал ее к полу.
– Наверное, это моя работа, – сказал он. – Еще бы – так гоняться за кошкой! Нет, не то. Кошка была, а потом ее взяли и выключили. – Несколько мгновений он постоял подле сетки, затем поднял голову и хитро посмотрел на соседа. – Раф, давай-ка оставим эту сетку в покое, покуда табачный человек не сделает обход. А то увидит меня на твоей стороне, вернет обратно, и всему конец. Подождем немного, дружище.
– Послушай, Шустрик, а где сейчас табачный человек? Где-нибудь снаружи?
– В башке бурлит, как в овраге после ливня, – пробормотал Шустрик. – Я падаю, падаю… Голова моя падает, а я следом за ней… Чуешь запах листопада? Собирается дождь. Ты помнишь дождь?
Едва в крашеной зеленой двери, находившейся примерно в середине блока, звякнула щеколда, Раф вернулся к своей конуре, лег и замер как мертвый. Впрочем, другие собаки реагировали далеко не так равнодушно. Весь блок заполнился шорохами и воем, беспокойным визгом и скрежетом когтей по железной сетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22