Вот уже рядом земля. У меня сжалось сердце. Казалось, гибель неминуема. Я даже невольно отвернулся в сторону.
— Товарищ командир, напрасно кричите Сухову. Наш «солдат» уже на веревках выше болтается, — с усмешкой произнес Андрей Труд. Он стоял рядом со мной.
Глянул вверх, увидел парашютиста. От сердца отлегло. Спасся! Бросил микрофон на землю и ушел на командный пункт.
Через час Сухова привезли на автомашине на КП. Выглядел он плачевно. Позднее, вспоминая эти минуты, рассказывал, что тогда он уже решил, что это был его последний полет. Подошел к командиру полка и доложил о том, что случилось, ничего не утаивая. Тот решения принимать не стал.
— Вон твой учитель! — показал рукой на меня. — С ним и решайте, как дальше поступить.
Мы вышли из КП. У меня ушло волнение, улеглось недовольство за промах летчика.
— Ну что?.. Будешь летать или уйдешь в наземники? — спросил я. Вижу, Сухов с ходу не может ничего сообразить. — Здорово перепугался?
— Немножко испугался. Но летать хочу! — На лице его засветилась уверенность.
— Летать — это не на верблюде с пулеметом ездить. При пилотировании самолет надо чувствовать всем телом, даже мягким местом. По звуку мотора, шуму обтекающего воздуха, по напряжению рулей управления можно почувствовать скорость, не глядя на приборы. Иди, отдыхай. Готовься, завтра слетаем на спарке УТИ-4.
Я верил, что из Сухова получится хороший истребитель, требовалось лишь преодолеть разрыв в полетах, вызванный пребыванием в кавалерии.
И действительно, он встал на ноги. Освоил машину, ее боевое применение. Правда, в первом боевом вылете у него также произошел казус. При вылете на патрулирование он был назначен ведомым в среднюю пару шестерки, к Жердеву. При скоростном маятниковом снижении от Новороссийска вдоль линии фронта я увидел впереди, ниже нас, группу Ме-109. Истребители прямо-таки крались на Крымскую. Видать, собирались там подловить нас. Даю команду:
— Я — «сотый», двенадцать, ниже пятнадцать, «мессеры»! Атакую! Жердев, прикрой!
На скорости захожу в хвост ведущему верхней пары и открываю огонь. «Мессершмитт», прошитый очередью, переворачивается на спину. Не выпуская его из прицела, незаметно для себя я тоже переворачиваюсь на спину и второй очередью доканчиваю его. Перевожу самолет в нормальное положение и в поле моего зрения оказывается пара Жердева. Но что это? За самолетом Сухова струя черного дыма. Горит! Когда зажгли? Как я не усмотрел?
— Сухов, что с вами? — запросил я.
— Все в порядке! Перепутал сектора мотора!
Волнение спало, но время на погоню за группой противника было потеряно. Позднее узнали, как все произошло. Волнуясь, Сухов дал вперед сектор высотного корректора вместо газа. Мотор, естественно, забарахлил, выбрасывая недогоревшую смесь.
Ругать за это его не стал. Все бывает в первом боевом вылете. Больше будет думать, тренироваться…
К концу июня 1943 года все молодые летчики были хорошо подготовлены и введены в первые бои. Лишь Березкина я оберегал, тренировал в учебных полетах, а на боевые задания не пускал. Он оказался наиболее слабым в предварительной подготовке среди пополнения. Я считал, что надо дать ему больше влетаться, чтобы он себя чувствовал увереннее в бою.
В середине июня произошло знаменательное и радостное для нас событие — нашей дивизии присвоили гвардейское звание. Получил звание гвардейского и наш 45-й истребительный полк. Высокая оценка радовала нас, вызывала еще большее стремление оправдать ее в боях. Однако были и горести. Разбился опытный летчик полка Валентин Степанов. Заходя на посадку на поврежденном самолете, он на четвертом развороте сорвался в штопор и погиб.
У меня были и личные переживания. В Краснодаре, во время суда над предателями Родины, где я присутствовал по приглашению местных властей, ко мне подошел сержант-пехотинец и обратился:
— Как мне сказали, вы Покрышкин?
— Да! Слушаю вас.
— Вы знаете что-либо о судьбе вашего брата, Петра?
— Нет!.. Мать уже во многих письмах ко мне просит о нем сообщить, а я ничего не знаю.
— Я был там, где он, вероятно, погиб.
И сержант рассказал мне о последних днях моего брата.
Их часть воевала на Карельском перешейке и, отступая, вышла на берег Ладожского озера. Когда были построены плоты для переправы через озеро, командир дивизиона предложил выйти из строя тем, кто останется прикрывать от наседающего противника переправлявшиеся подразделения. Мой брат, сержант Петр Покрышкин, вышел первым. Рядом с ним стали еще семнадцать бойцов. Им передали все оставшиеся патроны и гранаты. Плоты отплыли. Бойцы гребли изо всех сил. А сзади еще долго слышны были выстрелы и взрывы гранат. Потом наступила тишина. Так погиб мой брат, самый сильный и крепкий в семье. Богатырского роста, отчаянный, он не мог поступить по-другому. Петр пошел на смерть ради своих товарищей.
Матери я не написал об этом. Пусть пока будет он для нее живым. А мы должны сполна расплатиться с врагом за погибших героев, за слезы матерей.
В этот период началась битва под Курском. Мы знали, что там развернулось одно из крупнейших сражений за всю войну. Радовались успехам нашей авиации и завидовали тем, кто в ожесточенных воздушных сражениях жег фашистские авиационные эскадры. Летчики переживали, что находятся в стороне от этой битвы и с нетерпением ждали перебазирования нашей дивизии на Украину. Но успокаивало то, что наш кубанский боевой опыт используется авиацией над Курской дугой.
Наступил день, когда, к нашей радости, была получена команда на перебазирование в состав Южного фронта. Мы поняли, что примем участие в прорыве обороны противника на реке Миус и в освобождении Донбасса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167