Ему показалось, он услышал крики, но точно сказать он не мог, потому что пламя теперь оглушительно ревело, напоминая разгоняющийся грузовик. Огонь сожрал ковровую дорожку и теперь расправлялся с дубовыми перилами словно с картоном.
— Этти! — снова крикнул Пеллэм, задыхаясь от дыма.
Он упал на колени.
— Джон! Спасайся! Выбирайся отсюда. Беги!
Разделяющий их огонь разгорался. Он охватил стену, полы, лестницу. Витраж взорвался, осыпав Пеллэму лицо и плечи горячими осколками стеклянных птиц.
«Почему пламя распространяется так быстро?» — недоумевал Пеллэм, теряя силы. Всюду вокруг разлетались снопы искр, трещавших словно петарды. Воздуха не осталось. Пеллэму было нечем дышать.
— Джон, помоги мне! — донесся сверху крик Этти. — Оно с этой стороны. Я не могу…
Ее окружила стена огня. Пожилая негритянка никак не могла добраться до окна, ведущего к пожарной лестнице.
Пламя наступало на Пеллэма снизу со второго этажа и сверху с четвертого. Подняв голову, он увидел вверху, на пятом этаже Этти, которая пятилась назад от приближающегося огненного занавеса. Один из пролетов разделявшей их лестницы обрушился. Пожилая негритянка оказалась отрезана наверху.
Пеллэма охватил приступ тошноты. Он пытался воевать с тлеющими угольками, которые прожигали дыры в его рубашке и джинсах. Стена взорвалась наружу. Из пролома вырвался язык пламени, коснувшийся руки Пеллэма и запаливший рукав серой рубашки.
Пеллэм испугался не столько смерти, сколько боли от огня. Он с ужасом представил себе, как пламя ослепляет его, обугливает кожу, уничтожает легкие.
Упав на руку, он сбил огонь и снова вскочил на ноги.
— Этти!
Подняв взгляд, Пеллэм увидел, как она, отворачивая лицо от подступившего жара, раскрывает настежь окно.
— Этти! — крикнул он. — Постарайтесь выбраться на крышу. У пожарных есть веревки и лестницы…
Пятясь, Пеллэм отступил к окну, помедлил мгновение и резко бросил свою холщовую сумку на стекло. Профессиональная видеокамера стоимостью сорок тысяч долларов с грохотом покатилась по металлической лестнице. С десяток других обитателей дома, охваченные паникой, не обращая на нее внимания, продолжали спускаться вниз в переулок.
Выбравшись на пожарную лестницу, Пеллэм оглянулся.
— Выбирайтесь на крышу! — крикнул он Этти.
Но, вероятно, этот путь тоже уже был отрезан; теперь огонь бушевал повсюду.
А может быть, негритянка, объятая ужасом, уже не могла рассуждать.
Их взгляды, разделенные бурлящим пламенем, встретились на мгновение, и Этти слабо улыбнулась. Затем, без крика, молча, Этта Уилкс Вашингтон разбила давным-давно закрашенное окно и задержалась на мгновение, глядя вниз. А потом прыгнула в пустоту в пятидесяти футах на вымощенный булыжником переулок, переулок, в котором на одном из камней, как вспомнил Пеллэм, пятьдесят пять лет назад Айзек Б. Кливленд нацарапал признание в любви шестнадцатилетней Этти Уилкс. Хрупкая фигура пожилой негритянки исчезла в дыму.
Скрежещущий стон дерева и стали, затем грохот, подобный удару молота по наковальне, — обрушилась какая-то несущая конструкция. Спасаясь от дождя оранжевых искр, Пеллэм отпрыгнул на край пожарной лестницы, едва не перевалившись через перила, и побежал вниз.
Он спешил подобно прочим обитателям дома — однако сейчас его беспокоило уже не то, как спастись от бушующего пожара. Думая про дочь Этти, Пеллэм торопился отыскать тело негритянки и оттащить его подальше от горящего дома, пока не обрушились стены, погребая Этти в огненной могиле.
2
Открыв глаза, он обнаружил, что охранник пристально смотрит на него.
— Сэр, вы здесь лечитесь?
Поспешно усевшись прямо, Пеллэм понял, что хотя бегство от огня и оставило на его теле ожоги и ссадины, доконали его последние пять часов в оранжевом пластиковом кресле в коридоре приемного покоя больницы. Затекший затылок нестерпимо ныл.
— Я заснул.
— Здесь нельзя спать.
— Я здесь лечился. Меня осмотрели вчера вечером. А потом я заснул.
— Да. Вас вылечили, и вы должны покинуть больницу.
Джинсы Пеллэма зияли прожженными дырами; он подозревал, что лицо у него черное от копоти. Наверняка охранник принял его за бродягу.
— Хорошо, я ухожу, — сдался он. — Только дайте мне одну минутку.
Пеллэм медленно покрутил голову по сторонам. Что-то в затылке хрустнуло. По всей голове разлилась парализующая боль. Поморщившись, Пеллэм огляделся вокруг. Он понял, почему охранник гонит его отсюда. Коридор был заполнен пострадавшими, которые ожидали своей очереди на прием к врачу. Слова накатывались и отступали подобно прибою: испанские, английские, арабские. Повсюду царили страх, отрешенность и раздражение, и, на взгляд Пеллэма, хуже всего была отрешенность. Справа от него сидел мужчина, подавшись вперед, опершийся локтями на колени. В правой руке у мужчины болтался детский башмачок.
Охранник, предупредив Пеллэма, посчитал свою задачу выполненной и не стал следить, как тот выполнит предписание удалиться. Неспешной походкой он направился к двум подросткам, курившим за углом «косячок».
Встав на ноги, Пеллэм потянулся. Порывшись в карманах, он нашел клочок бумаги, который ему дали вчера вечером. Прищурившись, Пеллэм стал читать, что на нем написано.
Наконец, подхватив с пола тяжелую видеокамеру, он направился по длинному коридору по стрелке, указывающей на крыло Б.
Тонкая зеленая линия почти не дергалась.
Дородный врач-индус долго стоял рядом с кроватью, уставившись на монитор «Хьюлитт-Пакард» так, словно тот был сломан. Наконец он перевел взгляд на фигуру в кровати, укутанную одеялами и простынями.
Джон Пеллэм остановился в дверях и, устало взглянув на угрюмый предрассветный пейзаж за окном Манхэттенского госпиталя, перевел взгляд на застывшее без движения тело Этти Вашингтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16