«Здравствуйте», – а он оперся на метлу, расставив ноги, не узнавая, поглядел мелкими желтыми глазами, отозвался тонко скрипучим голосом:
– Извиняйте, девушка хорошая, что-то не припомню вас. К кому вы? Ежели к инженеру Киселеву, – так в командировке он. В отъездах инженер. Четвертого дни с чемоданом под мышкой уехал, сказал: ежели спрашивать будут, то, мол, через три недели вернусь, не раньше. Нет сокола ясного, улетел. А женщины ходют к нему и ходют, головы куриные. Два раза в разводе, а они все ходют, жены то есть. За алиментами, небось, ходют…
– Мы не к Киселеву, – вынужденно засмеялась Нинель. – Нам он, представьте, совсем не нужен. Мы к Черкашину.
– К студенту? Ясныть. В подвале он, ежели не на бровях… то есть тверезый ночевать пришел… Тоже без царя в голове. Охо-хо, красавица, – ворчливо забормотал старик и воззрился подозрительным бесцветным взором на Нинель, затем вкось глянул на забинтованную руку Александра. – Из госпиталя, видать, парень? После войны никак гвоздануло? Дела-а… Быва-ает, и старуха теленка рожает, – заключил он. – Ежели после войны гвоздануло, Бог наказал. – И, осуждающе поджав песочного оттенка губы, махнул в сердцах метлой по асфальту. – В подвал вам, в подвал, ежели к Черкашину… Может, зенки и продерет с похмелья-то. И откуда деньги у людей? Махлюванием занимаются или еще чем…
– Мудрец вы, папаша, спасибо за информацию, – добродушно поблагодарил Александр, понимая, что старик пребывает в настроении желчном.
– Мудрец, не мудрец, а ты думал как! Чего вам в такую рань Черкашина-то? Приспичило, что ль? Кто вы такие ему? Сродственники только спозаранок к сродственникам приезжают. Вы-то кто в такую рань?
– Друзья, папаша.
Они сошли по лестнице в полуподвал и остановились перед закрытой дверью, отыскивая звонок, его не было. Из порванной обивки торчали клочья серого войлока, железный почтовый ящик висел кособоко – тут словно никто не жил, пахло плесенью и запустением.
– Как некстати мы встретили этого противного старикашку, – сказала Нинель и досадливо повела плечами. – Как нарочно! Будто кошка дорогу перебежала!
– Бог с ним, со старикашкой, – успокоил Александр. – Разве ты не знаешь, что дворники, пожарники и ночные сторожа – завзятые философы и мудрецы?
– Ты опять шутишь? Мне плакать хочется, а ты шутишь! Тебе разве легко на душе?
– А что мне остается делать, Нинель, милая? – Он осторожно взял ее за теплый затылок, притянул к себе и поцеловал не в губы, а в переносицу, в шелковистость нахмуренных бровей, проговорил: – «Люблю ли тебя, я не знаю, но кажется мне, что люблю…» Почему-то вспомнил ни к селу ни к городу. Вот и все. Это самое главное. Все остальное – че-пу-ха.
– Саша, что случилось? – прошептала Нинель в деланном ужасе и торопливо постучала в дверь, как бы спеша уйти от его ответа. – Не объяснение ли это в любви на лестнице? – И она неискренне восхитилась: – И даже романс! Поразительная сентиментальность! Никогда бы не подумала…
– Любимый романс моей матери и отца.
– Да?
И, наверное, боясь его серьезного ответа, она постучала громче и, приложив палец к губам, что означало «молчи», пододвинулась к двери, слушая за ней какие-то ползущие бумажные шорохи. Александр сказал:
– Хорошо, я отвечу потом. По-моему, твоего брата нет дома. – И, казалось, без видимой причины повеселевший, провел рукой по клочкам войлока, торчащим из обивки. – Жаль, нет динамита. Три минуты – и двери нет. А если без шуток, то вот о чем я сейчас подумал, Нинель. Правда, мысль пришла в трамвае. В Ленинграде живет мой разведчик Хохлов. Не пойми за хвастовство, но он готов за меня в огонь и воду. Парень верный, исключительный. Несколько раз умирали вместе. Приглашал меня к себе много раз. Весной женился, но я не смог поехать на свадьбу: лишних денег не было. Что ж, Кирюшкин оставил нам кучу красных бумажек – целое богатство. Не уехать ли нам в Ленинград недели на две?
– Уехать? Зачем? – выговорила она невнимательно и снова постучала с нетерпеливым упрямством. – Где же он? Где он пропадает?
– Недели две можно было бы пожить у Хохлова. Он был бы рад. И я тоже.
– Перестань фантазировать, – сказала она с несчастным лицом. – У какого Хохлова? Ах да, твой разведчик… Где же Максим? Какое жуткое бессилие, хоть плачь!
– До слез, я думаю, не дойдет, – сказал Александр, заслышав шаркающие шаги по асфальту двора.
Там сверху, у навеса над ступенями лестницы, раздалось покашливанье, кряхтение, сплевывание, потом появилась тощая фигура дворника, волочившего по асфальту метлу, болезненный голос его назойливо проскрипел:
– Нету? Без царя в голове Черкашин-то ваш… Либо с прости господи по ночам шляется, гуляет, либо дрыхнет без задних ног. И зачем он нужен-то вам, шалопут неосновательный?
– Ничего, папаша, если дрыхнет, достучимся, – заверил Александр. – Его окно левее лестницы?
– Давай, стучи в окно. Али заказывай пальбу из пушек.
И дворник, ощеренным ртом обнаруживая недостачу зубов, побрел от лестницы, везя за собой метлу по асфальту.
Уже не надеясь, они все-таки достучались. Темная занавеска на окне раздернулась, недоуменно выглянуло круглое, совершенно невыспавшееся, ставшее вдруг сияющим лицо, после чего послышалось беглое движение за дверью, звякнула защелка, дверь открылась, на пороге переступал с ноги на ногу еще пьяный от сна молодой парень, босой, в трусах и майке, капельки пота выступали на верхней губе. И, не умеряя счастливого изумления, он воскликнул:
– Сестренка? Ты? Ну и ну! А это кто с тобой?
Они вошли в коридорчик.
– Привет, Мак, мы совсем неожиданно, соня праздный. Еле достучались. – Нинель, играя родственную строгость, чмокнула брата в щеку и представила Александра:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116