Линетта снова обратила внимание, что голос у Бланш не очень сильный. Но когда, полуобнаженная, она весело бросила в лицо герою-любовнику его подарки, зал взорвался аплодисментами.
В ослепительных огнях рампы она выглядела воплощением сладострастия, еще больше напоминая молочно-розовую античную богиню, сошедшую с полотна старого мастера или с расписного потолка императорского дворца.
Когда спектакль закончился, вместе с мистером Бишоффсхаймом они вернулись на авеню Фридлянд, где состоялся ужин, несмотря на то что на улице была уже поздняя ночь.
С момента приезда у Линетты не было времени осмотреть как следует дом. Теперь ей представилась такая возможность. Гости собирались в гостиной, отделанной в роскошном стиле Людовика XVI. Четыре обнаженные до пояса женские фигуры из белого мрамора служили торшерами. Китайские вазы, блиставшие оправленной в бронзу эмалью, были полны цветов.
В огромной, увешанной гобеленами столовой монументальный буфет был заставлен старинным серебром, а накрытый стол освещали канделябры с пятнадцатью подсвечниками каждый.
Комнаты быстро заполнялись гостями, съезжавшимися после закончившихся в театрах спектаклей. Линетту представляли им всем, но она очень скоро утратила способность запоминать называемые ей имена.
Мужчины во фраках и очень открытых по последней моде жилетах казались ей очень важными, а все женщины, по ее мнению, были писаными красавицами.
Впрочем, Линетта скоро поняла, что совершенством своего цвета лица, длиной ресниц и яркостью губ они были обязаны косметике.
Ей никогда еще не приходилось видеть накрашенных женщин, но она восприняла это как парижскую моду, которая не могла идти ни в какое сравнение со строгой естественностью ее знакомых дам в Англии.
За каждым креслом в столовой стоял лакей с напудренными волосами, в панталонах до колен и ярко-голубой ливрее с серебряным шитьем.
Угощение, как заверил Линетту ее кавалер слева, было превосходное, выше всяких похвал. Линетта не разбиралась во всех тонкостях, но, даже не пробуя многих блюд, поняла, что все было приготовлено отменно.
Подавали водку с блинами и икрой.
– Это единственный дом в Париже, где я могу вдоволь поесть икры, – заметил сидящий напротив нее какой-то пожилой человек, как смутно могла припомнить Линетта, герцог.
Он съел три порции, а Линетта, никогда раньше не видевшая икры, лишь попробовала, и при этом с большой осторожностью.
После паштета из гусиной печенки подали омаров и заливное из павлина.
– Павлин! – воскликнула Линетта. – Как можно есть такую величавую птицу?
– Это деликатес, милочка, – ответил ей герцог, – а деликатесы, как и наша хозяйка, стоят дорого! Но наш хозяин может себе позволить и то, и другое.
Только сейчас Линетта увидела, что во главе стола сидит мистер Бишоффсхайм, а у другого конца, напротив него, – Бланш.
– В одном, по крайней мере, нельзя отказать Бишоффсхайму, – продолжал герцог, говоря больше с самим собой, чем с девушкой, – он знает толк в вине. Этот шато-икем превосходен, и я не удивлюсь, если за ним последует шато-лафит.
Хрустальный бокал с выгравированными инициалами Бланш, стоявший рядом с прибором Линетты, был полон, но девушка лишь немного пригубила из него, когда ей очень захотелось пить.
Тем временем ужин продолжался. Бокалы снова и снова наполнялись шампанским, лица гостей становились оживленней, все громче раздавался смех.
Под марсалу, мальвазию и херес подали клубнику со сливками, пирожные по-неаполитански и торт а-ля Помпадур.
Наконец подали кофе, и тут, к величайшему изумлению Линетты, закурили не только мужчины, но и дамы.
Наблюдая за курящими красавицами, Линетта заметила, что все они совершенно открыто флиртуют с сидящими рядом с ними мужчинами.
Их кавалеры тоже вели себя достаточно вольно: беседы прерывались смехом, поцелуями ручек и шепотом в маленькие, отягощенные бриллиантами ушки.
Мистер Бишоффсхайм первым заметил, что Линетта уже почти спит.
Направляясь к Бланш, которая сидела за другим концом стола, он остановился возле Линетты и положил руку ей на плечо.
– У вас был долгий день, дитя мое, – сказал он. – Последуйте моему совету – исчезайте и ложитесь спать. Ведь еще будет завтра.
– Благодарю вас, мне правда очень хочется спать, – призналась Линетта.
– Тогда – dormez-bien, – ласково сказал он и отошел.
Линетта отодвинула стул и встала. Никто не обращал на нее никакого внимания. Дойдя до двери, она обернулась и, пораженная, застыла на месте.
Мистер Бишоффсхайм, стоя рядом с креслом Бланш, склонившись, целовал ее обнаженное плечо! И это за ужином, в присутствии стольких людей!..
Но мистер Бишоффсхайм был не единственным джентльменом в столовой, расточавшим нежности своей даме в низко декольтированном платье.
Увиденное настолько смутило Линетту, что она поспешно выскользнула из столовой и побежала наверх, в свою спальню.
И теперь, лежа в темноте, девушка вспоминала события минувшего дня и сознавала, что не только ее мать, но и mademoiselle не одобрили бы всего этого. Mademoiselle говорила о Мари-Эрнестине как о тихой послушной девочке, любившей деревенскую жизнь. Она бы не узнала в этой прекрасной актрисе и обольстительной женщине ту Мари-Эрнестину, какую она знала и любила!
Но, тут же одернула себя Линетта, не следует быть слишком строгой. Ведь это не только мир богемы, о котором она ничего не знает, это еще Париж, а французы не похожи на рассудительных, несколько флегматичных, всегда владеющих собой англичан.
«Мама была француженка, но она родом из Нормандии, – думала Линетта. – К тому же она всю жизнь прожила в Англии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42