— Мне хочется полностью осмотреть ваш корабль. Давно он у вас? Вы построили его сами?
— Я его украл! — с коротким смешком ответил граф.
Грэйния ждала объяснения, и он рассказал:
— Когда англичане вторглись на Мартинику, я понял, что мне надо бежать, и собирался сделать это на собственной яхте. Но, добравшись до гавани, я заметил стоящий на якоре корабль, который уже видел раньше. Друг, сопровождавший меня, сказал: «Жаль, что хозяин корабля сейчас в Европе. Это слишком хорошее судно, чтобы отдавать его англичанам».
— Вы с ним согласились и забрали корабль?
— Думаю, это был правильный поступок.
— Поступок разумный и практичный, совершенно в вашем духе.
— Вот именно, — согласился граф. — Благодаря этому я смог взять с собой куда больше людей, чем при ином решении вопроса, а к тому же захватил много собственной мебели и принадлежащие нашей семье картины. Все это я перевез в надежное место и оставил до тех пор, пока не прекратятся военные действия.
— А где это? — полюбопытствовала Грэйния.
— На Сен-Мартене, — только и ответил граф, явно не собираясь продолжать обсуждение.
В молчании прошли они мимо пальм; когда показался корабль, Грэйния высвободила руку из пальцев графа.
Было жарко, но с моря тянул бриз.
На корабле никого не видно, однако паруса уже не привязаны к мачтам и могут быть подняты по первому слову.
«Если он уплывет, я больше никогда его не увижу», — подумала Грэйния.
Те часы, что ей осталось провести с ним, драгоценны и никогда не забудутся.
Они прошли по палубе в каюту. Все окна были открыты, солнечный свет потоками вливался в помещение.
Стол под белоснежной скатертью был накрыт на двоих; посредине стоял букет свежих цветов.
К запаху воска присоединялся теперь восхитительный аромат приготовленных блюд, и прежде чем Грэйния успела произнести хоть слово, в каюту вошел слуга-француз, держа в руках супницу.
Хозяин и гостья уселись за стол, и Жан — так обращался к своему слуге граф — наполнил две красивые фарфоровые чаши.
К супу был подан свежий хрустящий французский хлеб, а сам суп приготовлен на крепком говяжьем бульоне с добавлением трав и даров моря. Заманчивый запах обострил чувство голода; Грэйния и Бофор молча принялись за еду.
Слуга принес вино, золотое, как солнце, и разлил его в два бокала; граф и девушка улыбнулись друг другу через стол, и Грэйния вдруг почувствовала себя счастливой.
Впервые после возвращения она не испытывала ни тревоги, ни страха.
После супа Жан подал им омаров, приготовленных в масле. Они явно плавали в море час назад или даже меньше, и Грэйния заподозрила, что попались они в ловушки, которые ставили в бухте еще в те времена, когда они с матерью жили дома.
Но вопросов она задавать не стала; просто ела с наслаждением нежнейшее мясо и поданный к нему салат, по вкусу непохожий ни на один из тех, какие ей довелось пробовать в Лондоне.
Принесли сыр и вазу с фруктами, но Грэйния не могла больше есть, и они с графом, откинувшись на спинки кресел, принялись не спеша потягивать кофе.
Молчание, наконец, нарушилось, но Грейнии казалось, что и до этого они общались друг с другом без слов.
— Если такова жизнь пиратов, — заговорила она, — то я не прочь стать одним из них.
— Случается, что пират отдыхает со своей дамой и забывает об опасности, о неуверенности и неудобствах бродячего существования, — отозвался граф.
— Но ведь и такая жизнь может увлекать. Вы можете плыть куда хотите, никто не отдает вам приказаний, и вы можете позволить себе любую прихоть.
— Как вы уже говорили, я разумен и практичен, — возразил граф. — Я хочу покоя, хочу иметь жену и детей, но у меня этого никогда не будет.
Он говорил так, словно хотел поведать ей нечто бесконечно важное, но Грэйния чувствовала себя смущенной, не смотрела на него и помешивала ложечкой кофе — без всякой необходимости.
— Жизнь пирата, разумеется, не годится для женщины, — продолжал Бофор, как бы следуя ходу собственных мыслей.
— Но если нет выбора? — спросила Грэйния.
— Выбор есть в любой ситуации, — твердо ответил он. — Я мог бы бросить занятие пиратством, но тогда я и те, кто со мной, стали бы голодать.
Наступило молчание — молчание многозначительное, — и вдруг Бофор сменил предмет разговора:
— Почему бы нам не поговорить о вещах более занимательных? О книгах, о картинах? О наших совершенно разных языках? Мне бы очень хотелось услышать, как вы говорите по-французски.
— Вам покажется, что говорю я скверно, — по-французски ответила Грэйния.
— У вас прекрасный выговор! — воскликнул он. — Кто вас учил?
— Моя мать, а она училась у настоящей парижанки.
— Это очевидно.
— Я занималась французским и в лондонской школе, — объяснила Грэйния, — но там он был не в чести, и все удивлялись, зачем мне понадобился «вражеский» язык, на котором говорят люди, убивающие собственных сограждан.
— Мне это понятно, — заметил граф. — Но хоть англичане и находятся в состоянии войны с моей страной, я все же хотел бы научиться говорить по-английски, как настоящий англичанин.
— Зачем?
— Затем, что это может оказаться полезным.
— Ваш английский вполне хорош, если не считать отдельных слов, которые вы произносите неверно, а иногда ставите ударение не на том слоге.
— Отлично! — улыбнулся граф. — Пока мы вместе, вы поправляйте меня, а я стану поправлять вас. Идет?
— Конечно, — согласилась Грэйния, — а для полной беспристрастности разделим время и станем говорить то по-английски, то по-французски, чтобы все было по справедливости, без обмана.
— Интересно, кто окажется лучшим учеником, — сказал граф. — Мне думается, Грэйния, что вы способнее меня и получите первую награду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38