— Я уже и так в долгу у Дамбаллаха, — сказал он. — Я верю, что он знает, что делать, и если он говорит, что мы должны двигаться в путь, значит, так оно и есть. Мы будем выполнять все его распоряжения.
Андре склонился над Соной.
— Просыпайся, любимая, — ласково позвал он, — нам надо ехать.
Она с трудом открыла глаза, но тут же снова закрыла их.
— Я так… устала…
— Я знаю, родная моя, но барабаны предупреждают нас об опасности, они говорят, что нам надо бежать.
Глаза девушки широко открылись.
— Оп-п-асность? — переспросила она, мгновенно очнувшись от сна.
— Так говорит Тома, а он понимает их язык. Ты слышишь их?
Сона села, напряженно прислушиваясь.
— Да… теперь слышу.
— Мы должны делать то, что они нам приказывают, так будет лучше для нас, — сказал Андре.
Он помог девушке подняться на ноги; Тома свернул одеяла, привязал их к седлу одной из лошадей, и все трое снова тронулись в путь.
Они ехали уже почти два часа, когда звезды начали постепенно бледнеть, луна потускнела, и первые золотистые лучи рассвета окрасили небо, даря надежду и обещая удачу.
Они выехали так рано, что Андре нисколько не удивился, когда на привале Тома сказал:
— Вечером будем в Ле-Капе. Андре с тревогой взглянул на Сону.
— У тебя хватит сил, родная? Конечно, было бы гораздо лучше приехать в город вечером, когда стемнеет.
— Не беспокойся за меня, я… выдержу, — ответила она коротко.
Но по глазам ее Андре видел, как она устала.
— Думаю, нам вряд ли удастся раздобыть тут где-нибудь немного бренди или вина? — спросил он у негра.
— Я найду, мосье, — ответил тот.
Они проехали еще несколько миль, когда Тома попросил их подождать его у дороги, а сам направился в ближайшую деревню.
Он вернулся с черной бутылочкой, и, еще прежде чем они открыли ее, Андре догадался, что там «Клапен».
Он ясно вспомнил, где видел точно такую же бутылочку — на церемонии воду, когда папалои и мамалои сначала отпили из нее, а затем выдули белые облачка на собравшихся.
Андре сделал глоток и почувствовал, что ром очень крепкий. В то же время внутри у него словно зажгли огонь — стало тепло и приятно, и он знал, что это именно то, что нужно, чтобы снять ощущение крайнего напряжения и переутомления.
Он попросил Тома достать чашку из седельной сумки. Сорвав с дерева апельсин, Андре выжал из него сок, до половины наполнив чашку, затем капнул в нее немного рома.
— Выпей это, жизнь моя, — протянул он напиток Соне.
— А со мной ничего не будет? — засомневалась девушка. — Вдруг я упаду с лошади?
— Не бойся, ничего такого не случится, — успокоил ее Андре, — наоборот, ты почувствуешь себя гораздо лучше, и у тебя сразу прибавится сил.
Она послушалась, потому что он просил ее об этом, затем он и сам отпил немного и дал выпить Тома.
Через три часа они сделали еще одну остановку, чтобы подкрепить свои силы ромом; Андре видел, что теперь это единственное средство, которое поддерживает Сону, дает ей возможность продолжать путь.
Она так устала, что даже не могла говорить, и в сумерках, когда солнце уже опустилось за горизонт, Андре решился подъехать ближе и взял у нее из рук поводья, сам направляя ее лошадь.
— Держись обеими руками, бесценная моя, — сказал он. — Потерпи, осталось совсем немного.
Он сказал это просто, чтобы подбодрить ее, но полчаса спустя впереди действительно показались огни Ле-Капа, а дальше, в большой бухте за городом, где стояли суда, тоже светились огоньки.
Отсюда невозможно было разобрать, какой стране они принадлежат. Андре мог только молиться, чтобы один из этих кораблей оказался американским, и он с жаром, всей душой и всем сердцем взывал к Богу, моля его об этом.
У Андре было ощущение, что Тома гораздо лучше понимает смысл посланий барабанов и они говорят ему гораздо больше, чем он это показывает.
Не раз за этот день Андре замечал, как негр оборачивался на полном скаку — они мчались так быстро, как только могли, пришпоривая лошадей, — точно ожидал, что вот-вот за их спиной покажется погоня.
Но теперь перед ними лежал Ле-Кап, огни его окон приветливо светились в темноте, словно радуясь приезду долгожданных гостей.
Они промчались по узеньким улочкам города, которые даже сейчас, ночью, казались очень оживленными.
Солдаты, получившие увольнение, сидели у дверей домиков, обнимая молоденьких негритянок.
Уличные торговцы пытались всучить прохожим свой товар, расхваливая его во весь голос и хватая за полы каждого, кто задерживался у их прилавков.
Попадались и пьяные, большей частью солдаты, едва державшиеся на ногах, Андре подумал, что такое поведение весьма характерно для людей, набранных в армию с бору по сосенке, плохо обученных и, как он слышал, не обращавших внимания на приказы своих командиров, не желающих подчиняться никакой дисциплине.
Тома хорошо знал дорогу, и они быстро ехали по улицам города, почти не привлекая к себе внимания; только некоторые зеваки удивленно смотрели вслед монахине, скачущей верхом на лошади.
Вскоре Андре увидел силуэт церкви, увенчанной высоким шпилем, ясно вырисовывавшемся на звездном ночном небе; Тома придержал свою лошадь, и Андре понял, что они приехали.
Он спешился и снял с лошади Сону; пытаясь опустить ее на землю, Андре обнаружил, что она так устала, что не может стоять на ногах.
Тогда он снова подхватил ее на руки. Тома подошел к дверям маленького деревянного домика, притулившегося около церкви, и постучал.
Андре ждал, держа на руках девушку; она прижалась к нему, голова ее лежала у него на плече. Стоя так, в ожидании, пока Тома переговорит со священником, Андре думал, что первое, что он должен сделать, — это отвязать мешки с золотом и бриллиантами и перенести их в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56