«Вы меня больше никогда не увидите, – писала Маргарет. – Я не прошу у вас прощения, мне нужно только одно – чтобы вы оставили нас в покое».
Такого герцог от нее не ожидал. Какой бы жестокой по отношению к нему ни была Маргарет, как бы его ни ненавидела, она была его женой, и человек, соблазнивший ее, должен за это ответить.
И тем не менее, хотя все его существо взывало о мщении, а запрятанная в самые сокровенные тайники души ненависть к Килдоннонам после чудовищного поступка Маргарет вспыхнула с новой силой, герцог не собирался убивать Неила.
Он хотел лишь покалечить его, чтобы ненавистный соперник уже не смог быть счастливым любовником. Но Неил умер от полученных ран, а Маргарет, так до конца и оставшись ярой фанатичкой, покончила жизнь самоубийством.
Герцогу было мало их смерти, его душа все еще жаждала мести, и он вызвал в замок Килдоннонов, стремясь отыграться на них, заставить их страдать так, как страдал он сам.
Маргарет уязвила его в самое сердце, и герцог собирался отплатить ее родне той же монетой.
Ему доставляло несказанное удовольствие видеть, что они готовы вцепиться ему в глотку, однако вынуждены присутствовать на его так называемой свадьбе, а потом засвидетельствовать свое почтение новоявленной герцогине – девчонке, зачатой и рожденной во грехе, всю жизнь прожившей в убогом приюте, а теперь занявшей место дочери вождя их клана!
Эти мысли напомнили герцогу о Таре, дожидавшейся его наверху.
На сей раз он не потерпит в первую брачную ночь никаких сцен и отказов! Уж он-то позаботится о том, чтобы наследник герцогства и – что еще важнее – будущий вождь клана был зачат уже сегодня.
И герцог решительно направился в свою спальню. Камердинер уже дожидался его. Молча принялся он помогать герцогу снимать его великолепный наряд.
Когда камердинер вытаскивал из его левого чулка короткий кинжал (скиэн-ду), составлявший непременную деталь костюма любого шотландца, герцог подумал о покойной жене. Интересно, пустила бы Маргарет в ход оружие, если бы в первую брачную ночь он решил настаивать на своих правах?
Эти маленькие кинжалы были взяты на вооружение шотландцами, после того как англичане запретили носить длинные мечи.
Специальным актом, действовавшим на протяжении тридцати пяти лет, лицам мужского пола запрещалось носить пледы, килты, перевязи, словом, все, что составляло национальный костюм шотландцев.
Даже на безобидную волынку налагался запрет. Герцог Камберлендский заявил, будто у него имеется неопровержимое доказательство того, что она является «орудием войны».
Однако скиэн-ду без труда можно было спрятать в карман или сунуть за отворот вязаного чулка, и когда шотландцам опять было разрешено носить свою национальную одежду, скиэн-ду так и остался ее частью.
«Никто, кроме мистера Фалкирка, Килдоннонов и меня самого, никогда не узнает, что Маргарет лишила себя жизни этим остро отточенным кинжалом», – удовлетворенно подумал герцог.
Но поскольку эта женщина носила его имя, герцог не мог не вспоминать о ней всякий раз, когда на глаза ему попадался этот кинжал.
И всякий раз воспоминание о покойной жене вызывало у герцога ярость. Вот и сейчас глаза его потемнели от гнева, и камердинер, заметив это, со страхом проговорил:
– Спокойной ночи, ваша светлость.
– Спокойной ночи! – рявкнул в ответ герцог. Выскочив за дверь, камердинер с облегчением вытер вспотевший лоб и отправился по коридору к себе.
А герцог так и остался стоять, сжав губы, гневно сверкая глазами, посреди своей комнаты – комнаты, в которой спали и умирали его предки, комнаты, в которой вырабатывались планы сражений с англичанами и Килдоннонами, комнаты, которая была свидетелем не только ненависти, но и счастья.
И вот теперь герцогу казалось, что предки его говорят ему: несмотря на трудности, жизнь продолжается, клан его существует, а он возглавляет его и должен по-прежнему оставаться достойным вождем своего клана.
Гордо подняв голову, герцог распахнул дверь, ведущую из его комнаты в ту, что традиционно занимала жена вождя.
Комната была погружена во мрак. Свечи не горели.
Герцог решил, что его экскурс в прошлое затянулся и уставшая после долгого путешествия Тара, должно быть, заснула, так и не дождавшись его.
Но, подойдя к кровати, он с изумлением обнаружил – тусклый свет, отбрасываемый пламенем камина, позволил ему это сделать, – что в ней никого нет и, похоже, не было: даже покрывало не смято.
Оглянувшись, герцог увидел Тару, заснувшую на коврике перед камином.
Он подошел ближе, чтобы получше рассмотреть жену – длинные ресницы на фоне белоснежной кожи казались иссиня-черными, а волосы, теперь уже не скрытые уродливым чепцом, – темными, с рыжеватым отливом.
Они были очень короткие, не больше двух дюймов длиной, и кудрявые. Отблески пламени играли на них, создавая вокруг головы Тары сияющий золотистый ореол.
Она лежала на боку, повернувшись лицом к кимину, словно наслаждаясь его теплом, вытянув руку ладонью вверх.
Герцог заметил, что ночная рубашка на Таре из коленкора, настолько грубого, что, должно быть, царапает нежную кожу. Она наглухо застегивалась у шеи и на запястьях. Видимо, в приюте полагалось носить именно такие.
Из-под длинной рубашки выглядывала маленькая ножка.
И настолько юной и беззащитной показалась герцогу его жена, что даже сердце защемило.
Губы у Тары были крепко сжаты, и у герцога мелькнула мысль, что, перед тем как заснуть, она чего-то очень испугалась.
Долго стоял над ней герцог, не в силах оторвать глаз, и мало-помалу утихал его гнев, на душу снисходило умиротворение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50