— Я все думала, что сказала бы мама, а мадам Бертен все твердила: «Мистер Каддингтон распорядился денег не жалеть, мисс». И было что-то унизительное в том, что она не называла меня «мадам». По-моему, я не могла бы чувствовать себя хуже, если бы он покупал меня на невольничьем рынке.
— Ума не приложу, почему он не настоит, чтобы жениться на тебе сейчас же, и не покончит со всем этим.
Девушка тихо ахнула.
— Ради Бога, не внушай ему таких мыслей! Он говорит, что дожидается какого-то особого события, но я не знаю, чего именно. Только меня преследует чувство, что этот момент все ближе и ближе, и тогда мне хочется умереть.
— Ох, Силь, ну вечно ты преувеличиваешь! — рассердился Клайд. — Каддингтон тобой увлекся, это сразу видно. Больше того, он введет тебя в светское общество, к которому мы принадлежали, пока жив был отец.
— Может, тебе оно и нравится, — ответила Сильвина, — а мне — нет.
— И почему же? Неестественно, чтобы женщина думала так, как ты. Что ты имеешь против светского общества, что так его осуждаешь?
— Самонадеянно звучит, правда? — По лицу Сильвины скользнула мимолетная улыбка. — Но если ты действительно хочешь знать мой ответ, я тебе расскажу, в чем дело. Это случилось, когда мы жили в Испании, папа был первым секретарем при лорде Бате в нашем посольстве в Мадриде. Мама впервые призналась мне, что больна. У нее были боли, Клайд, страшные боли.
Голос ее звучал напряженно.
— Она не подавала вида при отце, — продолжала она, — но иногда я видела, как она бледнеет, дрожит и почти не может двигаться из-за мучительной боли.
Сильвина замолчала, на глаза ее навернулись слезы. Через минуту она снова заговорила:
— Я, бывало, умоляла маму послать за врачом, и она наконец мне сказала, что уже была у врача, и он ничем не может ей помочь. Она принимала какое-то лекарство, которое он дал ей, чтобы справляться с болью, и, делая над собой невероятное усилие, мужественно спускалась вниз, чтобы ехать в свет, и пока была с папой, все улыбалась и шутила.
Девушка прикрыла глаза, как будто для того, чтобы не видеть эту картину.
— Знаешь, — через секунду добавила она, — все говорили, что она — самое ценное достояние Британии на континенте, но никто не видел, как растрачивается ее здоровье.
— Я об этом понятия не имел, — признался Клайд.
— Тебя почти все время не было дома, — объяснила Сильвина, — сначала ты был в школе, потом — в Оксфорде. Я же была всего лишь ребенком… Но я старалась как можно больше быть с мамой, и при мне она никогда не притворялась. — Вздохнув, она продолжила:
— Боли стали намного сильнее, когда мы вернулись в Англию. Папа старался быть все время на виду в обществе, с тем, чтобы, если освободится какая-нибудь дипломатическая должность, ее предложили бы ему. Помнишь, сколько гостей мама принимала в нашем доме на Керзон-стрит? Но приступы боли становились все тяжелее. Пару раз даже папа заподозрил что-то неладное и умолял ее, чтобы она не переутомлялась.
Голос Сильвины дрогнул, но она нашла в себе силы продолжить рассказ.
— По-моему, мама понимала, что умирает, но была твердо намерена помогать отцу. Я часто думаю, что только после ее смерти он понял, как много она для него значила.
— Потом его назначили в Париж, — сказал Клайд. — Мне так жаль, что я не смог быть с папой, может, я смог бы помешать..
— Никто не смог бы ему помешать, — прервала его Сильвина. — Ты не должен винить себя. Без мамы ему было одиноко и тоскливо, а та француженка влюбилась в него. Она не оставляла его в покое. Она была очень красива, Клайд, мне не приходилось видеть женщин красивее ее, и мне кажется, она по-своему сделала папу счастливее. Но она была слишком популярна и прекрасна, и у нее не могло не быть других поклонников. Бедный наш папочка, он, может, и был хорошим дипломатом, но стрелял всегда отвратительно.
— Видела бы ты, как писали о нем в Министерство иностранных дел, — заметил Клайд. — В каждом отзыве только и говорится снова и снова, насколько он выдающийся дипломат Трагично, что ему пришлось умереть.
— Ты должен занять его место, — мягко проговорила Сильвина.
— Если мне ничего не помешает, — отозвался тот. Она положила руку ему на рукав и прижалась щекой к его плечу.
— Я помогу тебе. Клянусь, что помогу Я знаю, папа бы так гордился тобой, и мама так любила тебя… Я постараюсь быть любезной с мистером Каддингтоном, я буду… стараться изо всех сил, Клайд.
— Тогда все будет в полном порядке. Если ты сделаешь это, Силь, у нас больше не будет проблем, я уверен в этом. Будь модницей, если он этого хочет. Он страшно горд тем, что матушка была племянницей герцога: я слышал, как он хвастался этим перед приятелями. Он хочет показывать тебя в обществе, хочет, чтобы ему завидовали. Может, это замужество и не окажется таким плохим, как ты опасаешься. Сильвина с трудом сглотнула.
— Я буду… стараться, — прошептала она. — Обещаю тебе… я буду стараться.
Она сказала себе, что, когда они приедут в Алтон-Парк, самое главное — это вести себя так, как ожидают от нее мистер Каддингтон и Клайд.
Она будет мила со всеми, кроме маркиза. Но если она будет холодна с ним, будет держаться отчужденно, это не вызовет особого интереса у окружающих.
Ни ее брат, ни человек, с которым она помолвлена, не знают о том, что она встречалась с его светлостью, если не считать того раза, когда она приходила в Министерство иностранных дел, чтобы ходатайствовать за графа.
— Я ненавижу его, — шептало ее сердце, а лошади уже поворачивали, чтобы въехать под высокую арку ворот Алтон-Парка.
По обеим сторонам чугунных узорчатых ворот с позолоченными украшениями стояли каменные львы, удерживавшие в лапах щиты с гербом владельца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63