Публика все прибывала и прибывала. Под грохот медных инструментов и шум голосов, требующих напитков, почти невозможно было разговаривать и слышать друг друга. Никто, похоже, не обращал внимание на эстрадное шоу, включавшее популярную песенку, и выступление группы мюзик-холла.Но вот наступил момент — и музыканты оглушили присутствующих вступительным аккордом. Затем вступили медные трубы и, размахивая в такт пышными юбками, на середину площадки вышли танцовщицы. Сделав несколько простеньких па, девушки постепенно набирали темп и вот уже, как юла, начали вращаться в бешеном ритме, крутить «колесо», сопровождая все это знаменитым высоким толчком ноги вперед и вверх. Вада сразу догадалась, что это канкан. Танец оказался довольно шумным — от топота подошв и каблуков, и совсем не похож на то, что она ожидала увидеть. В нем было что-то грубое, даже животное. Очевидно, исполнявших его девушек отбирали отнюдь не по внешним данным. Они двигались вульгарно, грубо, вызывающе и закончили выступление шпагатом — танцовщицы плюхнулись на пол, широко раскинув ноги в стороны.Вада, конечно, не могла знать, что многие девушки из-за этого на всю жизнь становились калеками.— Сейчас, — интригующе произнес маркиз, когда танцовщицы закончили номер, — вы увидите знаменитую Ля Гулю.— Кто это? — спросила Вада.— Ее настоящее имя Луиза Вебер. А любопытное прозвище буквально означает «обжора», «ненасытная».— Почему ее так называют? — поинтересовалась девушка.— Из-за привычки высасывать из стакана все, до последней капли.— Она танцовщица? — удивилась Вада.— Она прачка, натурщица у художников и танцовщица с юных лет, — ответил маркиз.Пока он говорил, под выкрики, свист и аплодисменты публики Ля Гулю вышла на сцену. У этой крупной, вульгарной блондинки оказалось своенравное, порочное, красного цвета, лицо, но при этом — лицо ребенка. Ее рот был широким, ненасытным, чувственным, и Вада сразу поняла, почему ей дали такое прозвище. Ля Гулю медленно начала свой танец, и, несмотря на всю свою невинность, девушка догадалась: в том, что она видела на сцене, есть что-то неприличное, даже развратное. Она сразу смутилась и растерялась.Длинная широкая юбка танцовщицы изнутри была оторочена многими метрами кружев; когда она поочередно закидывала то одну, то другую ногу за голову, хорошо просматривались два дюйма голого тела — между чулками и оборками панталон. А от стремительности, с какой она высоко вскидывала ноги, казалось, что ее большая, полная белая грудь грозит вот-вот вывалиться из корсета.Вада никогда не предполагала, что бывают такие бесстыжие женщины, способные столь возмутительно себя вести, к тому же на сцене. Она, конечно, и раньше слышала про канкан, но не представляла, что увидит настолько отвратительное зрелище.Все, что девушка здесь наблюдала, было для нее омерзительно, отталкивало, вызывало брезгливость. Вада многое не понимала, но инстинктивно чувствовала, что эта толстуха, не обладая женственностью и грациозностью, каждым своим похабным движением, каждым резким поворотом и покачиванием бедер передавала сладострастные образы, возникавшие в ее развратном воображении.Глядя на это представление, Вада начала краснеть, ее щеки запылали жаром. Больше она уже не могла все это выносить. Девушка опустила ресницы и отвела глаза от того, что казалось ей вопиющим бесстыдством, не поддающимся никакому описанию. Вдруг она почувствовала на себе взгляд маркиза. Словно уловив состояние своей спутницы, он тихо сказал:— Может быть, мы пойдем?— Да… пожалуй.Она встала; они прошли через многолюдный зал, где завсегдатаи свистели и выкрикивали: «Ля Гулю!», и вышли на улицу, — здесь их ожидал экипаж маркиза. Когда они сели и лошади тронулись, маркиз спросил:— Вы шокированы этим зрелищем?— Да… я немного удивлена, — ответила Вада. — Я ничего подобного не ожидала.При свете фонаря, горевшего внутри экипажа, он впился глазами в ее лицо.— Вы очень молоды.Вада вспомнила, что то же самое прошлой ночью ей говорил Пьер. Девушка с любопытством подумала, отчего это все мужчины говорят о ее возрасте.— Скажите, мадемуазель, — спросил маркиз, — у вас когда-нибудь был любовник?Какое-то время Вада просто не могла понять, что он имел в виду. Затем его слова потрясли ее — не меньше, чем танец Ля Гулю.— Нет, конечно, — рассердилась девушка, — и я считаю, что вы не имеете права задавать мне такой вопрос.— Я ожидал услышать от вас нечто подобное, — тихо сказал маркиз, — но я должен был в этом убедиться.Вада отвернулась от него и взглянула в окно в тот момент, когда они съезжали с монмартрского холма.— Вы так молоды, нетронуты и очень красивы, — с нежностью произнес маркиз.Вада с любопытством подумала, считал бы он ее и дальше нетронутой, если бы знал, что прошлой ночью ее целовали.Даже от мимолетной мысли о Пьере заныло сердце.Насколько отличалось впечатление, произведенное на нее Мулен Руж, от той просветленности, того духовного заряда, который она получила в «Солей д'Ор». Ваде было трудно перевести свои ощущения в слова, но то, что она увидела и услышала вчера вечером, возвысило ее. Сегодня же она почувствовала себя униженной и опустошенной.Потом она сказала себе, что не имеет права жаловаться: сама пожелала пойти в Мулен Руж, и если разочарована, так поделом. Винить же маркиза нечего: с его стороны было довольно мило показать ей это заведение.Девушка невольно обернулась к нему и увидела, что он продолжает на нее смотреть, но его глаза были какими-то странными. Слова, которые она собиралась в тот момент произнести, словно застряли в горле. Она не могла понять, что именно ее смутило, только знала наверняка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57