— Все так перепуталось.— О Иван! — Лидия испытала облегчение от его капитуляции и по-детски простых интонаций, от которых из глаз ручьем потекли слезы.Он приподнял голову и посмотрел на нее:— Я ни на что не годен. И всегда был такой, ты знаешь. Почему ты так долго уживаешься со мной, не знаю;— Но, дорогой, я люблю тебя и всегда любила.— Эти женщины ничего для меня не значат. Сначала мне кажется, что в них есть то, что мне необходимо, то, что я хочу… Я не могу объяснить, а потом оказывается — ничего нет, все прошло, исчезло, есть только ты — ты, которая никогда не подводила меня, даже когда я вел себя по отношению к тебе как свинья.Лидия притянула его голову к своей груди, у нее не находилось слов, сердце было слишком переполненно. Это был тот Иван, которого она понимала, мужчина, которому она была нужна; мальчик, который прибежал к ней, устыдившись своего непослушания, и не пытался притворяться, что ничего не произошло. Она подумала о той боли, которую испытала из-за него, о женщинах, чьи сердца он разбил, и жизнях, которые разрушил. Она подумала о Стелле Хампден и Кристин. Но отчего-то бесполезно было делать вид, что все это имеет какое-то значение. Для нее был важен только Иван — только его любовь к ней и ее любовь к нему.— Почему я не могу вести себя нормально? — продолжал Иван. — Почему не могу быть как другие мужчины — толстые и довольные, живущие обычной спокойной жизнью? Не могу, ты знаешь, не могу. Пытался сказать тебе, что это никогда больше не повторится, но оно повторяется. Есть что-то в улыбке женщины, в обещании, которое дарит ее взгляд, в прикосновении ее руки, что я должен попытаться поймать, попытаться присвоить себе. Это то же самое, что я иногда слышу в шуме ветра по ночам, когда лежу в полусне. Это то, что мы называем «музыкой» за неимением лучшего слова, это то, что я мучительно стараюсь записать восьмушками и четвертушками, как последний дурак, как будто на бумаге можно изобразить что-то подобное! И все же я должен пытаться достичь этого, оно меня тянет к себе и зовет, я нуждаюсь в нем всем своим существом, я жажду его и готов умереть, если понадобится, только бы его обрести. А если я ищу это в женщине, то оно исчезает совершенно внезапно, и я обнаруживаю, что женщина для меня всего лишь тело, которое больше меня не привлекает. И тогда мне становится стыдно, ужасно стыдно, но что я могу поделать — что?Лидия оплела его руками. В его голосе звучала боль, и она понимала, что он открывает ей всю душу.— Меня всегда удивляло, почему ты любишь меня? — произнес Иван немного погодя. — Я был неверен тебе, я был плохим мужем и плохим отцом. Возможно, мне не следовало вообще иметь детей, из-за них я чувствую себя стариком. — Неожиданно он высвободился из ее объятий. — Вот чего я сейчас боюсь — старости, боюсь, что стану дряхлым, выжившим из ума стариком, перестану слышать собственную музыку.— Старость не обязательно повлияет на твои способности.Он раздраженно отмахнулся от утешительных слов.— Старость наступит. Я видел, как она приходила к другим мужчинам, другим музыкантам. Я видел, как они пытаются удержать свою публику, видел, как они начинают бояться собственных инструментов, бояться, что вдохновение покинет их. Иногда я работаю с трудом, мой мозг устал, я превращаюсь в машину. Тогда понимаю, что я уже не молод, как раньше, и что скоро будет еще трудней.— Но, Иван, ты же запугиваешь самого себя, — сказала Лидия.— Нет, нет, я знаю. — Он поднялся и беспокойно зашагал по комнате. — Неужели ты не можешь понять? Именно по этой причине я пытаюсь доказать самому себе, что я все еще энергичен, как прежде, все еще привлекателен? То, что я ищу, как мне кажется, встречается только у самых молодых. В их легкости, в их красоте есть какая-то магия — вот почему мне понадобилась Стелла Хампден. Она была такой свежей, такой неиспорченной. И то же самое произошло с Тайрой… — Он замолчал на секунду. — Ты знала насчет Тайры?— Да, дорогой, я знала, что она привлекает тебя, — ровным голосом проговорила Лидия.Иван замер на минуту, затем вновь повернулся к ней.— Я догадался, что она считает меня слишком старым, — просто сказал он. — И все же не хотел признаться в этом даже самому себе. Когда они вышли на веранду сегодня днем и сообщили, что поженились, мне показалось, они оба говорят мне, какого дурака я из себя разыгрывал. Я старею, Лидия. Очень скоро возникнет вероятность, что я стану дедом. Это было бы забавно, если бы не было так трагично и если бы я так не боялся, жутко боялся самого себя.Лидия сделала единственно возможную вещь: она вновь протянула к нему руки, и он упал на колени рядом с ней. Она крепко прижала его к себе — мужчину, который так и остался ребенком, гения, который не мог осознать свои собственные силы, как не мог найти источник собственного вдохновения.— Я люблю тебя.Она услышала, как его губы прошептали эти слова в мягкой ложбинке на ее груди. Она больше не чувствовала усталости, ею овладела неисчерпаемая сила; какой бы ни была боль, как бы ни страдало сердце, ее жизнь была безвозвратно отдана мужчине, который ее любит. Глава 20 — Линии перегружены. Я вам позвоню, как только они освободятся.Лидия со вздохом положила трубку. Она уже целый час пыталась дозвониться до Эйвон-Хауса. Стояло серое утро с густым туманом, закрывшим горизонт, и ей казалось, что низкие облака вторили ее подавленности. Она отчаянно волновалась об Элизабет и, несмотря на усталость, пролежала всю ночь без сна, несчастная и потерянная из-за сестры и Кристин, ехавшей сейчас на север в шотландском экспрессе.Лидия вновь и вновь задавала себе один и тот же вопрос: все ли она сделала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87