Она оставила лишь двоих — супружескую пару средних лет, — которые работали в этом доме у прежнего хозяина, с условием, что они согласны выполнять любые указания, ибо для всех наступали трудные времена.
Антония уже не раз убеждалась в том, что может всецело положиться на Тура и поручить ему любое дело. Словом, старый слуга доказал свою преданность и заслуживал полного доверия. Кроме массы дел по дому и в городе, где, как никогда раньше, оказалось полезным его беглое знание французского, Тур заботливо и очень умело ухаживал за герцогом. После очередного похода в город он немедленно появлялся у ложа больного, сменяя уставшую Антонию и докладывая последние новости.
Именно Тур первым поведал ей о том, что в Булонский лес сгоняют скот со всей округи, и Антония догадалась, что приближаются прусские войска и Париж готовится к осаде.
Дела французов обстояли плохо.
— Неужели городу потребуется столько продовольствия?… — с тревогой поглядывая на Тура, вслух размышляла она.
— Как знать, ваша светлость? — ответил он таким тоном, что нетрудно было догадаться, что он не хочет лишний раз волновать ее. — Все говорят, что пруссакам не взять Парижа, слишком уж мощные здешние укрепления. Но как знать, ваша светлость, как знать?… — повторил Тур свой риторический вопрос.
— Но ведь это правда, Тур, — сказала Антония, все еще верящая в несокрушимость крепости, как, впрочем, и большинство парижан. — Я сама читала в путеводителе, что город окружен мощной крепостной стеной высотой в тридцать пять футов с девяносто тремя бастионами. Кроме того, еще есть и глубокий ров, и цепь фортов на подступах к Парижу.
Вспомнив о скоплении скота в Булонском лесу, она добавила:
— Разумеется, главная задача правительства — обеспечить армию всем необходимым, в том числе и продовольствием, однако, как я полагаю, в Париже тоже создаются необходимые запасы на случай осады.
Последние новости Антония узнала от Генри Лабушера, когда тот на следующий день навестил ее. Отвечая на ее вопросы, он показал ей статью, которую сам написал для английского издания «Дейли ньюс».
Антония с трудом верила, читая странную историю:
«Куда ни глянь — всюду овцы, овцы, овцы… По всему длинному проспекту до самых Елисейских полей — море овец… В одном только Булонском лесу их двести пятьдесят тысяч, а кроме них — сорок тысяч голов крупного рогатого скота».
— Неужели все это правда? — не на шутку забеспокоилась Антония.
— Да, это так, Париж готовится к осаде, и нам тоже не мешало бы подготовиться, — серьезно проговорил Генри Лабушер. — Когда герцог поправится, для восстановления сил ему потребуется мясо.
И вот Тур, решив не слишком полагаться на живые продовольственные запасы, громко ревущие и блеющие в Булонском лесу, стал носить в дом любые непортящиеся продукты, уныло сообщая Антонии, что они с каждым днем дорожают.
Герцог пошевелился, и Антония стремительно поднялась со стула у раскрытого окна, где она расположилась, чтобы подышать свежим воздухом.
Бесшумно подойдя к кровати, она наклонилась над мужем и спросила тем тихим и нежным голосом, который он привык слышать в последнее время:
— Тебе жарко? Ты хочешь пить, дорогой? Он подумал, что таким тоном женщины обычно разговаривают с больными детьми, и вдруг вспомнил, что ему казалось, будто мать обнимает его и ласково уговаривает побольше отдыхать.
Он был слаб, как младенец, но сегодня в голове у него прояснилось — все наконец встало на свои места, и он вспомнил, кто он такой и что находится в Париже. Пытаясь пошевелиться, он ощутил резкую боль в груди и сразу вспомнил о дуэли. Боль в груди, усталость и слабость были результатами поединка!
Антония осторожно приподняла его на подушках и стала кормить супом.
Суп имел вкус баранины, а может, оленины — он не мог определить точно, — но, несомненно, был очень питательным.
Она подносила к его рту маленькую ложечку и ждала, пока он проглотит эту каплю жидкости.
От женщины исходил аромат цветов, а когда Атол съел почти весь суп, она на мгновение склонилась над ним. И тогда он понял, что мягкое прикосновение, которое он столько раз ощущал на своей щеке, — это прикосновение ее груди.
— Тебе лучше, — уверенно сказала она, и в ее голосе прозвучали радость и облегчение. — Доктор будет доволен твоим состоянием. Он придет завтра утром. А теперь, дорогой, ты должен еще поспать. Отдыхай.
Прохладная ладонь легла ему на лоб, и это было очень приятно.
— Лихорадка прошла, — сказала она. — Вскоре ты совсем поправишься.
Она уложила его удобно, поправив под головой подушку, и тихо отошла к окну.
Была ночь, когда он снова открыл глаза.
Возле кровати горела свеча, занавески были отдернуты, а окна раскрыты. Атолу вдруг захотелось увидеть небо и звезды.
Он лежал, не шевелясь, и смотрел на мерцающий огонек свечи, сознавая, что наконец очнулся.
Антония бесшумно подошла к его постели. Она посмотрела на него и тихонько спросила:
— Атол, ты слышишь меня?
Он был слаб, настолько слаб, что не мог произнести ни слова, и только посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.
Она негромко рассмеялась.
— Ты проснулся, слава Богу! — прошептала она. — И ты понимаешь, о чем я говорю!
Она наклонилась, взяла его за руку и нежно заверила:
— Все хорошо. Ты выздоравливаешь, и тебе нечего опасаться.
Генри Лабушер пришел с визитом в четыре часа пополудни. Он был одет, как показалось Антонии, несколько вульгарно.
Тур ввел его в гостиную, куда вскоре вошла Антония в одном из своих элегантных платьев от Уорта, которое подчеркивало все прелести ее изящной фигуры.
— У вас все хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54