Мариста оделась и прошла на кухню.
Ханна заваривала себе чай.
— Что-то вы раненько, мисс Мариста! — удивилась она. — Я-то думала, сегодня вы поспите Подольше.
Мариста села за столик.
— Утро такое чудесное, — молвила она. — Наверное, меня разбудило солнышко.
— Дождь полночи не давал мне уснуть, — проворчала Ханна. — Лило как из ведра. Весь пол внизу и вся лестница в мокрых следах.
По ее тону Мариста поняла, что старая горничная догадывается о происхождении этих следов, но Энтони был ее любимцем, а потому за его тайну можно было не опасаться.
Впрочем, Маристе все равно не хотелось говорить на эту тему, и она поспешно сказала:
— Сэр Энтони привел к нам своего друга. Мы уложили его на чердаке..
Немного помолчав, Ханна заметила:
— На днях я положила туда одеяло, но простыней на кровати нет.
— Если он решит остаться еще на одну ночь, мы все устроим, как полагается, — обронила Мариста.
— Прежде чем приводить своих друзей, сэру Энтони следовало бы предупредить меня, — проворчала Ханна. — Мы вряд ли можем позволить себе принимать гостей.
Мариста выложила на стол три соверена, и Ханна посмотрела на них так, будто они олицетворяли мировое зло.
Чуть погодя она сказала:
— Нищим выбирать не приходится, и деньги остаются деньгами, откуда бы они ни взялись, Но если б ваша бедная матушка знала, что творится в этом доме, она перевернулась бы в могиле!
— Я знаю, — тихо произнесла Мариста, — но что мы можем поделать?
— Когда вчера его светлость явился сюда с таким видом, будто этот дом принадлежит ему, да еще и весь мир в придачу, я чуть не сказала ему все, что о нем думаю!
— О Ханна, пожалуйста, будь с ним повежливее, — взмолилась Мариста. — Я надеюсь уговорить его не брать с нас арендную плату.
— Если он возьмет с нас деньги, я буду проклинать его самого и всех его потомков до седьмого колена самыми страшными проклятиями, какие только известны ведьмам и колдунам!
Мариста была поражена ненавистью, прозвучавшей в голосе старой горничной.
— Это не похоже на тебя, Ханна! — воскликнула она. — И вообще, проклинать кого-нибудь — дурно.
— Если его светлость выставит нас отсюда, как выгнал из замка, то могу лишь надеяться, что ему доведется пройти через все адские муки!
Ханна говорила как настоящая ведьма, и Мариста невольно улыбнулась — так необычна была для нее подобная театральность.
А потом серьезно промолвила:
— Грустно это сознавать, Ханна, но все проклятия для него — как с гуся вода. Мне кажется, мольба скорее могла бы тронуть его сердце.
— Ну так постарайтесь умолять убедительнее, мисс Мариста, — саркастически усмехнулась Ханна, — а я попробую умолить мастера Энтони. Он больше думает о себе, чем б нас, а если его посадят в тюрьму, куда нам податься…
— Не будь с ним слишком строга, Ханна, — попросила Мариста. — Он пообещал мне, что это в последний раз.
Она помолчала секунду, прежде чем произнести:
— Он дал нам немного денег, этого хватит, чтобы оплатить все счета и купить еды.
— Грязные деньги! — фыркнула Ханна. — Сегодня те, кто их получил, сидят в церкви, улыбаются, как Чеширский кот, и радуются, какие они умные, но завтра получат по заслугам!
— Ханна, не говори так! — воскликнула Мариста. — Это было бы ужасно!
Горничная села пить чай, а Мариста пошла в маленькую гостиную, чтобы сделать там уборку: это была одна из ее ежедневных обязанностей.., Внезапно она заметила в холле брошенный на стул сюртук.
Он был мокрый и, судя по всему, принадлежал гостю, которого привез Энтони.
Мариста отнесла сюртук на кухню.
— Можно, я повешу его над печью? — спросила она у Ханны. — Он промок насквозь и высохнет не так скоро.
— Давай-ка его сюда, — недовольно буркнула Ханна. — Можно подумать, в этом доме так мало работы, что мне все время подсовывают новое занятие!
В свое время Ханна протянула над печью веревку, чтобы вешать белье и одежду, Которые нужно высушить побыстрее.
Это было весьма уместно зимой, когда солнца днем почти не бывало, но Маристе не нравилось, что вещи пропитываются кухонным запахом.
Когда Ханна расправила сюртук, девушка подумала, что у него типично французский покрой и сшит он явно из дорогого материала.
Веревка провисла под тяжестью мокрого сюртука, и Мариста помогла Ханне натянуть ее крепче.
— И теперь с него будет капать в мои горшки и кастрюли! — проворчала Ханна.
Словно в подтверждение ее слов послышалось шипение капель, падающих на плиту.
— Я надеюсь, что это не займет много времени, — смиренно молвила девушка, — но так или иначе, когда он немного подсохнет, его можно будет перенести в сад.
Одежда Энтони наверняка в таком же состоянии, и чем быстрее все высушить, тем лучше.
Мариста вышла из кухни и поднялась наверх, где находились три спальни: Летти, Энтони и ее.
Когда родители были живы, Мариста и. Летти занимали одну комнату, а потом Мариста переселилась в спальню отца и матери.
Ханна ютилась в небольшой комнатке рядом с кухней, и единственная свободная спальня в доме была на чердаке, куда Энтони и поместил мистера Толмарша.
Мариста тихо вошла в спальню Энтони.
Как она и ожидала, он крепко спал, а его одежда валялась на полу.
Девушка собрала ее и, выходя из комнаты, так же тихо прикрыла за собой дверь.
Она шла по коридору, держа мокрую одежду на вытянутых руках, чтобы не испачкаться самой, когда услышала, как кто-то спускается по узкой лесенке с чердака.
Девушка остановилась и, повернувшись, оказалась лицом к лицу с Эдвардом Толмаршем.
Он был темноволос, не очень высок, и, если бы Энтони не сказал, что он англичанин, его можно было легко принять за француза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42