— Но разве вы не могли передумать? Что в этом такого?
— Он с неодобрением отнесся бы… счел бы не правильным мое поведение… Ведь я… нет… ведь мы не представлены друг другу.
От внимания Симонетты не ускользнуло, что Пьер Валери озадаченно приподнял брови. Впрочем, он и не скрывал своего удивления.
— Но, согласитесь, разве вы, будучи самостоятельным человеком, не имеете права на собственную жизнь? По крайней мере во всем, что не касается обучения?, Симонетта задумалась, не находя разумного объяснения.
— Мне кажется, — медленно подбирая слова, заговорила она наконец, — мой… учитель… чувствует свою ответственность за… меня.
Пьер Валери улыбнулся.
— Что ж, с его стороны это весьма разумно. Признаюсь, я не слишком одобряю современных молодых женщин, которые отстаивают свою независимость и считают, будто могут сами за себя постоять.
— Но я… я тоже так считаю, — решительно заявила Симонетта.
— Вот как раз вам не следовало бы так думать.
— Но почему?
Пьер снова улыбнулся.
— Если девушка так хороша, как вы, она нуждается в защите. Кто-то должен заботиться, чтобы она не попала в лапы волков… особенно в овечьей шкуре, которые так и норовят схватить добычу вроде вас.
Симонетта рассмеялась в ответ.
— Ваши слова производят впечатление, но здесь, в округе, волки как будто не встречаются. А если и встретятся… я сумею распознать их в любом обличье.
— Не будьте столь самоуверенны, прошу вас.
— Мне кажется, я бы сразу догадалась о злых… или… греховных намерениях…
Их разговор напоминал ее споры с отцом. Споры не из желания только что-то доказать отцу. В спорах с ним она оттачивала свою мысль, в их спорах рождались новые идеи.
— Значит, вы восприимчивы и наблюдательны, — сказал Пьер Валери.
— Надеюсь, да. У меня сильное природное чутье. И еще… я словно ощущаю присутствие тех, кто когда-то жил здесь, во дворце, и тех, кто воевал против них. Все они по-прежнему причастны этому миру, этой красоте. И так будет всегда.
Симонетта говорила, как во сне, казалось, кто-то неземной говорит ее устами.
— Я вас понимаю. Я и сам чувствую нечто подобное, — задумчиво отозвался ее собеседник.
— Ничего удивительного. Импрессионисты стремятся не столько видеть, сколько чувствовать то, что скрыто от обыкновенных людей.
— Нам хочется верить, будто мы действительно способны на это, хотя для кого-то это всего лишь притворство.
Немногие способны воспринимать все так живо и искренне, как вы.
Девушка благодарно улыбнулась Валери. Их взгляды встретились, и она с трудом отвела глаза.
— Я… мне… надо идти. — Это был голое разума, потому что она старалась не слышать, что говорило ей сердце.
— Но не раньше, чем я нарисую вас. Если так будет проще, я могу сам поговорить с вашим наставником и попросить его разрешить вам помочь мне.
— Нет, нет, не надо! Не делайте этого! Я же говорила вам… Он рассердится, если узнает о нашем… столь необычном знакомстве.
— Ничего не понимаю! — недоумевал Валери. — Вы учитесь живописи. Ваши родители отпустили вас в заграничное, путешествие с вашим учителем. Для большинства девушек вашего возраста такая свобода уже может показаться выходящей за рамки дозволенного.
— Да, вы правы, — поторопилась согласиться Симонетта. — Но моему учителю не понравится, что я трачу время на разговоры, как некоторые художники. Он привез меня сюда рисовать!
— Выходит, вам известно, что импрессионисты имеют привычку проводить время в бесконечных разговорах, — улыбнулся Пьер.
— Разумеется, — ответила Симонетта, не сомневаясь, что именно такого ответа ждет ее новый знакомый.
Он снова вопросительно посмотрел на нее.
— Поскольку вам позволено заниматься тем, чем вы хотите, умоляю вас, не уходите из моей картины. Ваши отношения с вашим наставником ни в коей мере меня не касаются. Но только до тех пор, пока они не мешают вам помогать мне в завершении грандиозного творения, которое на ближайшем Салоне провозгласят «Картиной года».
Оба они прекрасно знали, что подобное никогда не случится с работой импрессиониста. Поэтому Симонетта легко угадала сарказм в словах Валери.
— Я задержусь еще минут на пять, но, возможно, завтра, когда мой учитель отправится в гостиницу на очередную встречу художников, мне, как и вчера вечером, удастся снова прийти сюда.
— Лучше приходите пораньше, пока светло. Тогда мы достигнем большего эффекта.
— Вы не думаете, что Храм любви при свете луны — это было бы более романтично?
— Я думал об этом, но в Ле-Бо есть другие уголки, которые при лунном свете кажутся просто волшебными. Вы уже видели их?
Симонетта покачала головой.
— Я ведь только вчера приехала.
Пьер улыбнулся.
— Тогда вам еще предстоит их увидеть. Предвкушение встречи волнует даже больше, чем сама встреча. Можете вы пообещать мне кое-что?
— Я боюсь давать обещания, если не уверена, что смогу их выполнить. Обычно я стараюсь держать слово. Мне кажется… нечестно не выполнять обещанное.
— Вот поэтому я и хочу, чтобы вы, мадемуазель Симонетта, пообещали, что разрешите мне быть первым, кто покажет вам Ле-Бо при свете луны.
Глаза девушки заблестели от восторга.
— Я увижу Ле-Бо в лунном свете?! О, как мне этого хотелось! Особенно в сопровождении того, кто все здесь знает, а то я боюсь пропустить самые красивые места.
— Обещаю, со мной вы ничего не пропустите, — заверил ее Пьер.
Симонетта задумалась.
— Это будет… не просто, — заметила она, помолчав.
— Я подожду.
«Отец придет в ярость!» — промелькнуло у нее в голове.
Но ведь сам он не обещал ей показать Ле-Бо при свете луны. И следующей ночью он непременно отправится к своим художникам, тем более если приедет Сезанн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39