— Ваше приглашение доставило бы мне несказанное удовольствие, Ваше Высочество, знай я о нем раньше, но я уже приглашен на обед… Надеюсь, вы понимаете, что, если я в последний момент откажусь, это будет неучтиво! Принц тонко улыбнулся.
— Догадываюсь, что вы обедаете с какой-нибудь прелестницей!
Он шутливо погрозил маркизу пальцем.
— Будьте осторожны, Вирго! Вы не хуже меня знаете, что у нас обоих скверная репутация, причем ваша, пожалуй, еще хлеще моей. Не давайте пищи для разговоров, сплетники так и ждут повода, чтобы перемыть вам кости.
Маркиз в свою очередь тоже улыбнулся.
— Что бы мы ни делали, Ваше Высочество, всегда найдутся люди, которые будут с радостью судачить о нас, преувеличивать каждую допущенную нами оплошность, а то и припишут проступки, которых мы в действительности не совершали!
Маркиз сделал выразительный жест и продолжил:
— Честно говоря, если уж мне суждено быть казненным — по крайней мере, злыми языками, — я предпочел бы совершить преступление, в котором меня обвиняют, и получить от этого удовольствие!
Принц откинул голову назад и от души расхохотался.
— Прекрасно сказано, Вирго! Я полностью разделяю ваше мнение. Боюсь, нам обоим придется отправиться на «виселицу». Будем надеяться, что эта прогулка обогатит нас новым опытом…
— Хотелось бы и мне на это надеяться, — с серьезным видом заметил маркиз, — но, как вы знаете, действительность часто обманывает наши ожидания.
— Мой дорогой Вирго, — укоризненно заметил принц, — похоже, вы становитесь циником. Так не годится!
— Когда речь заходит об искусстве или о лошадях, я вполне серьезен, — возразил маркиз.
— Значит, вы циник только с женщинами? — уточнил принц и, не дождавшись ответа, продолжил: — Не теряйте надежды, мой славный Вирго! Кто знает — может быть, в один прекрасный день вы еще встретите свою «мадонну с лилиями», и она будет столь же очаровательна, как на картине Лохнера…
— Сомневаюсь, — остудил пыл принца маркиз. — Но, как говорится, надежда умирает последней.
Принц снова рассмеялся, а маркиз Фейн, откланявшись, направился к выходу.
Возвращаясь домой по той же Сент-Джеймс-стрит, маркиз неожиданно поймал себя на мысли, что он напрасно не принял приглашение принца отобедать в Карлтон-хаузе, где его ждали бы превосходные еда и вино, а также занимательная беседа. Однако истинная причина сожалений маркиза состояла в другом.
Раскосые зеленые глаза леди Эбботт, еще утром казавшиеся ему столь привлекательными, внезапно утратили свое очарование. Вместо лица ее светлости перед мысленным взором маркиза вставал одухотворенный лик «Мадонны с лилиями».
Ее глаза, мечтательные и задумчивые, таили в себе некое неземное очарование, бывшее частью ее существа, а от всей фигуры мадонны, особенно от изящных рук, в которых она сжимала букет лилий, веяло неизъяснимой грацией, бросавшей отблеск на всю картину.
Белокурые волосы мадонны были зачесаны назад и прятались под корону, но не обычную, из драгоценных камней, а из цветов. Из всех четырех углов картины на чистый лик пресвятой девы с умилением взирали крошечные пухлые ангелы с белоснежными крыльями.
Именно это лицо маркизу никак не удавалось стереть из своей памяти. Особенно тронуло его выражение глаз. Такого он никогда не видел не только на картинах, но и у реально существующих женщин.
«Как бы я хотел познакомиться с ней!» — неожиданно подумал маркиз, словно речь шла о живой женщине из плоти и крови.
Сворачивая с Пиккадилли на Беркли-сквер, он одернул себя. Нельзя же, в самом деле, так терять голову от простой картины! Если бы это произошло не с ним, а с кем-нибудь другим, он бы первый высмеял такое ребячество.
Мысли маркиза снова вернулись к леди Эбботт. Если она сумеет, как он рассчитывал, хотя бы немного противостоять его знаменитому обаянию и не сдастся сразу, вечер можно будет считать проведенным удачно.
Входя в дом, Фейн надеялся, что это увлекательное состязание не будет слишком легким или слишком простым, иначе скука снова овладеет им.
Сирилла открыла обшарпанную некрашеную дверь, внесла корзинку», осторожно опустила ее на пол и закрыла за собой дверь, затем снова подняла ее и направилась по узкому и длинному коридору в крошечную кухню, расположенную в задней части дома.
Седовласая женщина, стоявшая у плиты, помешивая что-то в кастрюле, обернулась на звук шагов и сообщила:
— Доктора до сих пор нет.
— Он обещал, что придет, — обеспокоенно произнесла Сирилла, — но мне кажется, он догадывается, что нам нечем ему платить…
— Уж это точно! — кивнула головой Ханна. — Вы купили все, что я просила?
Да, и при этом истратила все до последнего пенни. У нас не осталось ничего! Разве что мистер Айзеке придет сегодня и принесет что-нибудь за картину…
— Ему уж давно пора было прийти! — наставительно заметила служанка и решительно добавила: — Не доверяю я ему, хоть убейте!
— Но он единственный из всех торговцев картинами не отвернулся от нас, когда папа захворал! — взволнованно произнесла Сирилла. — Ох, Ханна, боюсь, что нам придется или продать еще что-нибудь, или попросту голодать…
— А что мы можем продать? Ведь в доме не осталось ни одной картины, — резонно заметила пожилая женщина.
Сирилла ничего на это не ответила. Сняв плащ, она почувствовала привычную усталость, одолевавшую ее уже несколько недель. «Должно быть, это оттого, что я плохо питаюсь», — удрученно подумала девушка.
В самом деле, все скудные средства, которыми располагала семья, шли на приобретение лекарств для отца, а обе женщины — и Сирилла, и Ханна — довольствовались овощами да изредка яйцами, не имея возможности купить что-нибудь более существенное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51