Однако па это надежды не было. Огромные дубы окружали церковь, и ее можно было увидеть только с верхнего этажа дома, подъехавшую карету не заметит никто, кроме обитателей дома священника.
Теперь, когда они оказались на месте и Лусиус не остановил их, Тея почувствовала, как у нее обрывается сердце и она погружается в пучину отчаяния. Лошади остановились, и один из кучеров слез с козел, чтобы открыть дверцу кареты.
Солнце отважно пыталось пробиться сквозь грязные окна экипажа. Теперь Тея могла видеть лицо Рудольфа. Сама она была смертельно бледна.
— Пожалуйста, кузен Рудольф! Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! — в последний раз взмолилась девушка.
Безжалостно стиснув ее запястье, он ответил:
— Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется убить тебя, чтобы добиться своего!
Тея тихо вскрикнула от боли. Ей показалось, что ее сердце исходит кровью. Она поняла, что последняя надежда погибла и что она ничего не сможет сделать. Выйдя из кареты, она огляделась, словно надеялась среди деревьев или на узкой дороге увидеть своего спасителя.
Однако вокруг было совершенно пустынно. Ее окружали только свежие ароматы леса, пение птиц и запах жимолости, которая в изобилии росла у входа в церковь.
При виде нее на Тек» нахлынуло множество воспоминаний. Она вспомнила, как, держась за отцовскую руку, неуверенными шажками семенила по узкому проходу между надгробиями. Ей было всего три или четыре года, когда ее впервые привели в церковь и посадили на их фамильную скамью. Ножки у нее свисали с бархатной подушки, и она едва выглядывала из-за высокой резной стенки, которая шла перед скамьей.
В фамильном склепе лежат ее мать и отец. И хотя Ричарда четвертовали после повешения, а останки его бедного истерзанного тела развеяли по ветру, они положили его шпагу здесь, где покоились останки его предков, так что душа его нашла успокоение в тени четырехугольной норманнской башни.
Тея всегда думала, что ее свадьба состоится перед алтарем этой церкви. Она представляла себе, как идет по проходу между скамьями, опираясь на руку отца. Лицо ее закрывает кружевная фата, а в руках — букет лилий из сада Стейверли. Она мечтала о том, кто будет ждать ее у алтаря. Поначалу она неясно видела лицо, а потом оно стало четким и вставало перед ней постоянно. Это было лицо человека, который, как она знала, был предназначен ей с начала времен.
Сейчас она готова была плакать от отчаяния. Ведь, может быть, Лусиус сейчас спит в Стейверли или прячется в лесу, что раскинулся к северу от поместья до самого горизонта.
Возможно, он думает о ней, как она о нем. Но не догадывается о том, что сейчас происходит, не слышит, как в смертельной муке ее сердце взывает к нему, умоляя о спасении.
Мысли Теи грубо прервал Рудольф, взяв ее за руку и отрывисто приказав:
— Пойдем!
Она машинально прошла через калитку на церковный двор и увидела, что к ним направляется какая-то женщина. Она шла быстро — толстенькая, улыбающаяся, добродушная, с румяным лицом. Из-под наспех надетого чепца выбивались пряди волос, платье было плохо зашнуровано: похоже, она одевалась в крайней спешке.
— Миледи, миледи! — восклицала она, приближаясь к ним.
При виде нее Тея тихо вскрикнула от радости.
— Миссис Боннет! — воскликнула она. — Как я рада вас видеть!
Жена викария низко присела.
— Ах, миледи! — еще раз воскликнула она. — Когда мух сказал мне, что этим утром вы должны приехать, я ушам своим не поверила! Вы прибыли раньше, чем мы ожидали, но муж придет через пару минут. Не зайдете ли вы в дом, чтобы выпить вина? Вы, должно быть, сильно устали, пока ехали из Лондона!
— Спасибо, — ответила Тея, оглянувшись на Рудольфа, словно боясь, что он за нее откажется от их гостеприимства.
— Я бы и сам не отказался от бокала вина, — резко проговорил тот и пошел за Теей и миссис Боннет по дорожке к дому священника.
Окна еще были закрыты ставнями, но здание казалось очень приветливым. Миссис Боннет суетливо сновала по гостиной, поправляя подушки и извиняясь за беспорядок.
— Если бы только я знала, что вы собираетесь приехать, леди Пантея! — повторяла она снова и снова. — Но мой муж сказал мне об этом, только когда мы уже легли. Он бы и вообще ничего не сказал бы, потому что, похоже, мистер Рудольф взял с него слово молчать, да боялся, что не сможет вовремя проснуться. Он всегда спит очень крепко. Право, не буди я его по воскресеньям, прихожанам пришлось бы каждый раз его дожидаться. А потом вышло так, что он мог бы мне и не говорить, потому что два часа назад в дверь заколотил маленький Томми Ходж и сказал, что его дедушка вот-вот испустит последний вздох. Вы ведь помните старого Джекоба Ходжа, миледи? Он кузнецом был, почти пятьдесят лет работал, пока племянник не сменил его у наковальни.
— Да, конечно, я его помню! — отозвалась Тея.
— Богобоязненный был человек, хотя и позволял себе пропустить лишнюю кружку эля в день урожая, — продолжала болтать миссис Боннет. — Ну, полагаю, викарий сильно не задержится, но старый Джекоб не уйдет, не поартачившись. Он всю жизнь был бойцом и не дастся смерти безропотно.
Не переставая говорить, она поставила на стол бутылку вина, а когда Тея отказалась от него, принесла ей стакан молока.
Прошло больше часа, прежде чем наконец вернулся викарий. Рудольф не скрывал раздражения и нетерпения, зато Тея смогла за это время привести себя в порядок и умыться. Миссис Боннет болтала без умолку, так что Tee проще было скрывать то чувство безнадежности, которое с каждой минутой овладевало ею все сильнее.
Она подумала было, не попросить ли Боннетов помочь ей, однако решила, что те ничего сделать не смогут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79