Кистна вспомнила, как ее мама часто говорила отцу:
— Не правда ли, дорогой, здесь, в Индии есть что-то, что делает нас более чуткими… или, может быть, более восприимчивыми?
— Эти слова всегда были синонимами, — с улыбкой отвечал преподобный Джон Лавелл.
— Только не для меня, — заметила его жена. — Мне трудно объяснить, что именно я имею в виду, но временами я чувствую, что здесь я ближе к Миру Духа, миру, к которому принадлежим мы оба, чем к окружающему нас миру.
— Я думаю, это случается с каждым, кто приезжает в Индию, — ответил отец Кистны. — Вера людей усиливается от жары и жажды, в конце концов начинаешь ощущать, что она разлита повсюду вокруг.
— Я в этом уверена, — сказала миссис Лавелл. — Твоя вера и ты, мой дорогой, слиты в единое целое.
Они улыбались, глядя друг на друга через обеденный стол, и Кистне казалось, что она чувствует вокруг волны их любви друг к другу так же хорошо, как ее мать ощущает волны веры.
Оглядываясь назад, девушка понимала, что их дом, каким бы маленьким он ни был, всегда был наполнен любовью и счастьем, тем богатством, которое недоступно жадным.
— Мы были так счастливы, — в отчаянии всхлипывала Кистна, лежа на жесткой кровати в темноте приютской спальни. — О, мама и папа, как вы могли… умереть и оставить меня… совсем одну?
Она пыталась убедить себя, что родители всегда рядом и нужно только освободиться от оков материального мира, чтобы вновь обрести их. Но, возможно, потому, что ей было так голодно и холодно, девушке было очень трудно ощутить связь с тем, что она утратила.
А сейчас Кистна снова чувствовала, что мать и отец рядом с ней, говорят с ней, руководят ею, и их любовь к ней, так же, как и ее любовь к ним, сильна, как прежде.
— Я так счастлива! Я очень-очень счастлива! — повторяла себе Кистна.
Возможно, это ее мама привела маркиза в приют, чтобы спасти ее и детей от того ада, в котором они жили и который, если бы не приезд маркиза, мог длиться вечно.
А теперь — и завтра, и на следующий день — она будет жить в этом сказочном замке вместе с маркизом, который, словно храбрый рыцарь, уничтожил дракона в образе миссис Мур.
— Мама, он удивительный! — мысленно обращалась к ней Кистна. — Такой удивительный и такой красивый! Он был так добр ко мне и позаботился, чтобы у меня было много красивых платьев! И в то же время… в нем есть что-то… чего я… не понимаю.
Она задумалась, пытаясь словами выразить свои сомнения.
— В том, как он думает обо мне, есть что-то… не просто доброта, а что-то еще…
Она снова попыталась определить это «что-то», но слово не находилось.
Кистна знала лишь, что в глазах маркиза таится загадка, которую она не может разгадать, и то, что она испытывала в его присутствии, отличалось от ее ожиданий.
Это заставляло ее чувствовать, что даже в той стране грез, куда он ее привел, где она жила в таком фантастически прекрасном доме, который невозможно было себе и представить, где ее одели как принцессу, было что-то странно тревожное, словно какая-то фальшивая нота.
Потом она решила, что подобные мысли — совершеннейший абсурд, — Я счастлива! Я очень-очень счастлива! — повторила она вслух. — Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал его ко мне и сделал моим опекуном!
Глава четвертая

— Хотелось бы мне знать, не скучают ли по нас в Лондоне? — спросил Уоллингхем.
— Представляю, сколько слухов породило наше отсутствие, — сухо заметил маркиз. — Особенно в определенных кругах.
Перегрин знал, что маркиз имеет в виду леди Изобел.
Наверняка она не только сбита с толку, но и изнемогает от любопытства, желая узнать, почему при таком разнообразии развлечений в столице маркиз предпочел удалиться в деревню."
И, словно в ответ на их разговор, в дверях появился секретарь маркиза, мистер Барнс, и сказал:
— Из Лондона для вашей светлости прибыло письмо, и посыльному ведено дождаться ответа.
Мистер Барнс держал письмо в руке, и Олчестер издали заметил на конверте яркий герб.
— Передайте посыльному, что не смогли меня найти и не знаете, когда я вернусь, так что дальнейшее ожидание бесполезно.
Выражение лица мистера Барнса не изменилось. Он ответил:
— Хорошо, милорд. — И вышел из комнаты.
— Изобел? — спросил Уоллингхем.
Маркиз кивнул:
— Она ужасно настойчива, но я не имею ни малейшего желания снова с ней связываться. Теперь я понимаю, что это с самого начала было ошибкой с моей стороны.
— Я говорил вам об этом, — заметил Перегрин, — но сомневаюсь, что вы слышали мои слова.
Маркиз не ответил, и Уоллингхем продолжал:
— Хотя она и красива, я всегда был уверен, что сердце у нее недоброе, а я могу это сказать вовсе не обо всех наших светских красавицах.
Маркиз снова промолчал, и Перегрин не слишком этому удивился, зная, что Олчестер не любит обсуждать свои романы даже с самыми близкими друзьями.
В то же время, будучи искренне предан другу, Уоллингхем от души радовался, видя, что тот вовремя понял: такая женщина, как Изобел, может быть опасна.
Поскольку мысли обоих друзей гораздо больше занимали их новые планы, Перегрин выбросил из головы Изобел и заговорил о Кистне.
— Вы заметили, как она изменилась всего за четыре или пять дней, которые она прожила здесь?
— Она действительно немного поправилась.
— Мне кажется, что к тому времени, как ее здоровье полностью восстановится, она превратится в настоящую красавицу.
— Вы действительно так думаете? — спросил маркиз без особого интереса.
— Где ваши глаза, Линден? — почти возмущенно отозвался Перегрин. — Лично я нахожу это зрелище воистину захватывающим — наблюдать, как она меняется у меня на глазах буквально каждый день, если не каждый час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44