Услышав в его голосе неподдельную муку, Магнолия расплакалась навзрыд на плече у отца, как в детстве, когда была еще совсем маленькой.
— Это… это так… так нелегко, папа! Сообразив, что своими признаниями он только еще больше расстраивает ее, мистер Вандевилт усилием воли заставил себя заговорить бодрее:
— В наше время можно пересечь Атлантику за девять дней, и я обещаю, что, если твой муж меня пригласит, я буду приезжать к тебе дюжину раз в год. Кроме того, я думаю, у герцога найдется несколько неплохих картин.
— Если… они… у него и были… он их, наверное, давно уже продал.
— Весьма вероятно, что он не имеет права этого делать, — пояснил мистер Вандевилт. — Впрочем, есть у него картины или нет, я теперь стану частым гостем в Англии, потому что не смогу жить без тебя.
Магнолия подняла голову.
Она была очень красива, несмотря на то, что ее длинные темные ресницы слиплись от слез, ручьями стекающих по щекам.
Глядя на нее, мистер Вандевилт думал о несправедливости судьбы, обрекающей его дочь на брак с человеком, который интересуется лишь ее банковским счетом.
Но он слишком хорошо знал: все, что он говорил Магнолии, — правда.
Среди тех мужчин, кого мистер Вандевилт хотел бы видеть своим зятем, никто не согласился бы жениться на столь богатой невесте.
Остальные же обладали настолько дурной репутацией, что он не мог даже помыслить о том, чтобы подвергнуть свою дочь унижению, которое неизбежно повлечет за собой такой брак.
Некий юный итальянский принц, например, скандально прославился в Нью-Йорке своими экстравагантными выходками, сразу же после того как женился на одной богатой американской наследнице. Мистер Вандевилт надеялся только, что слухи об этом еще не достигли ушей его дочери.
Говорили, что за семь лет, прошедших после свадьбы, принц умудрился потратить более пяти миллионов долларов из наследства жены.
Он тратил их направо и налево: на азартные игры, на женщин разного сорта и цвета, на яхты, на дома, на фейерверки, на танцы, на музыкантов и на целое море выпивки.
Такой образ жизни сделал принца знаменитым в Европе и Америке, в то время как его жена, чьи деньги он расходовал с устрашающей скоростью, наоборот, превращалась в какого-то призрака: ее давно никто не узнавал в лицо и постепенно о ней забывали.
«С Магнолией этого не произойдет!» — поклялся себе мистер Вандевилт.
До него доходили и другие истории того же рода, и они приводили его в ужас.
Беда была в том, что, если супруга мистера Вандевилта хотела что-либо получить, она целиком сосредоточивалась на этом, и ничто и никто не могло остановить ее на пути к поставленной цели.
Мистер Вандевилт много путешествовал по Европе и знал, что английский джентльмен всегда ведет себя крайне почтительно по отношению к супруге. У него существует врожденное отвращение к огласке и скандалам любого рода, что вынуждает его вести себя в большинстве случаев осмотрительно.
Более того, английские аристократы всегда считали своим долгом заботиться о тех, кто от них зависит. Это не только касалось престарелых пенсионеров, обедневших родственников, богаделен и приютов для сирот; в эту же категорию попадали и их жены.
Поэтому, обдумывая будущее Магнолии с дотошностью, с которой он делал все в своей жизни, мистер Вандевилт склонялся в пользу англичан, считая свою любимую дочь слишком умной и тонкой для «золотой молодежи» Нью-Йорка; англичане представлялись ему все-таки меньшим злом.
Магнолия поднялась с софы и, пройдя через комнату, подошла к стене, где висела первая приобретенная отцом картина Сислея. Свет из окна падал на полотно, и казалось, что оно светится изнутри.
Магнолия стояла перед картиной, и внезапно ее охватило чувство, что она тянется к чему-то прекрасному, но неосязаемому, к чему-то, что невозможно передать словами.
Это ощущение полета мысли, ощущение живой силы, поднимающей ее к свету, было невероятно сильным.
Казалось, стоит сделать еще одно маленькое усилие, и она увидит, познает тайну Вселенной.
Может, это был тот огонь, о котором говорил ей отец, огонь, ярко горевший в Древней Греции, огонь, зажженный богами.
Откровение, данное античным грекам вместе со светом этого огня, придало их помыслам величие и распространило их славу по всему миру.
Это ощущение Магнолия издавна пыталась вызвать в себе — ощущение света, несущего людям мысль, превращающую в богов их самих.
Но тут же, ибо даже магия Сислея не могла уберечь ее от осознания того, что она всего лишь человек, на глазах Магнолии вновь появились слезы, и она бросилась в объятия отца.
— Ах… папа… помоги… помоги мне! Как я могу… сделать то, что считаю… злом… и после этого… продолжать жить?
Глава 3
— Леди Эдит, ваша светлость! — провозгласил лакей. Герцог отложил в сторону газету, которую читал у себя в кабинете, и поднялся с кресла.
Вошла его кузина, одетая, как всегда, по последнему слову моды. Еще до того как леди Эдит заговорила, герцог по выражению ее лица понял, что она крайне возмущена.
— Не могу поверить, что может выпасть такая полоса невезения! — г воскликнула она.
Герцог протянул ей руку.
— Что же на этот раз не так? — поинтересовался он.
Леди Эдит ездила в Саутгемптон, чтобы встретить брачный кортеж мистера и миссис Вандевилт и Магнолии, ибо сам герцог твердо и категорически отказался взять на себя эту обязанность.
— Нельзя же проявлять такую невежливость, Сэлдон, — попыталась урезонить его кузина.
— У меня и без того много дел, — возразил герцог. — И нет ни малейшего желания торчать на причале в ожидании корабля, который и так уже опаздывает на несколько дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41