— Вы… шокированы… — сказала она тем же тихим неуверенным голосом, — но у меня… нет ничего взамен.
Ничего, кроме, подумал герцог, красоты, ошеломляющей любого мужчину, невинной и нетронутой красоты еще не пробужденной.
Милица была воистину уникальным экземпляром в этом современном мире, в котором эмансипированные женщины с легкостью использовали силу своих чар и прелестей для достижения любых прихотей.
Она была точно инопланетянка, попавшая в совершенно другой, неведомый мир, который в ее отсутствие пережил переход от одной системы моральных принципов и идеалов в другую.
Княжна на стадии этих преобразований оставалась сама собой, изысканной, прекрасной и чистой, как та греческая статуя, которую, надеялся герцог, князь Иван когда-нибудь отыщет для него в Греции.
Она тревожно вглядывалась ему в лицо, словно по его выражению хотела угадать ответ на свое предложение.
Герцог тоже не находил подходящих слов, поэтому поднялся с кресла и подошел к иллюминатору.
Море было еще голубым, хотя окоем уже подернулся туманом, солнце скрывалось, и вскоре должны были опуститься сумерки.
Герцога охватило странное чувство, словно он погрузился в какой-то мифический мир, не имевший ничего общего с его жизнью в последние шесть лет.
Услышанные только что слова княжны заставили его повернуться к Милице, потому что она ждала, затаив дыхание.
Он заговорил с ней в том же сдержанном, спокойном тоне.
— Должен вам сказать — начал он, — что в вашем предложении нет никакой необходимости, мне бы хотелось предоставить вам и вашему отцу все, что вам потребуется, без каких-либо обязательств с вашей стороны.
Милица сделала слабый жест впервые за все время, пока неподвижно и напряженно сидела в кресле, но не сказала ничего.
Герцог продолжил:
— Однако я понимаю и вашу гордость, и ваше чувство долга передо мной, поэтому, конечно, принимаю ваше предложение.
Ему показалось, что она тихо вздохнула, то ли с облегчением, то ли с отчаянием.
Она наконец-то поднялась с места.
— Вы… понимаете, — сказала она, — что я очень… несведуща в таких… вещах и… не знаю, что… делать.
Герцог почувствовал, с каким трудом она выговорила последнее слово. Она отвела от него взгляд и уже разглядывала книги на полках позади него.
Герцог понимал, что вряд ли она видит их, а скорее всего подавляет слезы, пытается внушить себе радость, что настояла на своем и удовлетворила свою гордость.
— Предлагаю вам, — сказал герцог, — предоставить все мне. Не стоит спешить, у нас впереди не только долгое путешествие, но и жизнь в Монте-Карло, где вашему отцу предстоит, несомненно, продолжительное лечение.
Милица склонила голову, и он продолжил:
— А пока я бы хотел, чтобы вы поужинали со мной. Как англичанин я не люблю ужинать один.
— Я… я… сделаю это.
Голос у нее был такой тихий, что он едва ее расслышал.
Словно исчерпав остаток последних сил, она сказала:
— Могу я… теперь… пожалуйста… пойти и посмотреть… проснулся ли папа?
— Да, конечно, — согласился герцог, — и если он чувствует себя достаточно хорошо, то, пожалуйста, пошлите Доукинса за мной, я должен поговорить с вашим отцом.
С этими словами он открыл дверь каюты.
Она прошла мимо, не взглянув на герцога, но он интуитивно улавливал, как сильно она воспринимала его близость и была напугана.
Он закрыл за ней дверь и сел за стол, уставившись перед собой невидящим взглядом.
Даже наедине с самим собой он все еще ощущал флюиды страха, которые оставила после себя Милица.
Глава 7
Герцог любовался восходом, облокотившись о поручни, когда дверь на палубу открылась и появилась Милица.
Не поворачивая головы, он видел краем глаза, как она сделала несколько шагов к носу яхты и затем заметила его.
Она стояла не шелохнувшись, и он знал, что она решает, не поспешить ли ей уйти, раз он не обратил на нее внимания.
Видимо, убедив себя, что он вправе потребовать разделить с ним компанию, она направилась к нему.
Он все еще не двигался с места, и лишь когда она встала рядом с ним, спокойно сказал:
— Доброе утро, Милица. Вы так рано встали!
— Папа провел беспокойную ночь, — ответила она. — Он только что заснул после того, как Доукинс дал ему большую дозу его особого лекарства.
Герцог понимал, как она беспокоится, и успокаивающе сказал:
— Мы будем в Монте-Карло через три дня.
Милица тревожно вздохнула. Словно успокоившись от его слов, она облокотилась о поручень, как и он, и стала смотреть на море.
Она встала подальше от него, в то время как любая другая женщина старалась быть к нему поближе, но герцог понимал, что и такая дистанция — уже шаг вперед в их взаимоотношениях.
С тех пор как они покинули Каир, герцог был занят этой увлекательной и захватившей его игрой, пока не почувствовал, что и он, и она продумывают каждый свой шаг, как в шахматной партии.
В первый вечер их совместного ужина, когда она заранее пришла в салон, он почувствовал, как она была нервна и насторожена.
Она выглядела очень красивой в другом новом платье из такой же недорогой ткани и такого же покроя, что и то, какое надела утром.
На бледно-розовом фоне платья были рассыпаны маленькие розы, в этом наряде она казалась герцогу совсем юной и похожей на волшебную фею.
Платье подчеркивало почти прозрачную белизну ее кожи, необычные тени ее волос и таинственную глубину ее выразительных глаз.
— Сегодня мы в первый раз ужинаем вместе, — сказал герцог, когда она подходила к нему через салон, — и нам следует выпить шампанского. Я уже налил вам.
Герцог протянул ей бокал, думая, а пробовала ли она когда-либо шампанское в юные годы, когда оно текло рекой в роскошных дворцах Санкт-Петербурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44