Пестрая расцветка ткани была нанесена на белом фоне, и хотя платье было несколько великовато княжне, у него длина была модной и не доходила до щиколоток. Герцог обратил внимание, что она наконец надела чулки, очевидно, тоже купленные князем, и теперь они облегали ее тонкие, изящные ножки. Но на ней были все те же изношенные туфли, в которых она впервые вступила на яхту.
Все равно княжна выглядела теперь совсем другой без своего прежнего старенького платья и красной скатерти, в которую куталась, пока они не очутились под солнцем Египта.
Герцог нашел, что светлый тон платья очень ей к лицу и придает более юный вид.
Она будто вся светилась в этом платье. Однако герцог заметил, что княжна сильно озабочена, видимо, предстоящей операцией отца. Он решил, что должен попытаться как-то ее успокоить.
— Я хочу… поговорить… с вами, — сказала княжна.
Герцога удивил ее смущенный и несколько неуверенный голос, так не похожий на ее прежний отчужденный, надменный тон.
— Я рад этому, — ответил герцог. — Может быть, мы присядем?
Он указал ей на кресло, в котором княжна сидела в тот первый раз и старалась скрыть, что она без чулок.
Он сел напротив нее и приготовился слушать.
Помня ее черствость в общении с ним, герцог не счел нужным облегчать ей задачу.
— Я… я не знаю, как… начать, — сказала она как-то беспомощно.
— Если вы хотите выразить вашу благодарность, — сказал герцог, — то ваш отец уже очень красноречиво это сделал, и, честно говоря, я не люблю, когда меня благодарят.
— Ну почему же, — отвечала княжна, видимо, думая, что правильнее будет возразить. — Каждому приятна оценка его заслуг.
Герцог улыбнулся:
— Ну что ж, я выслушаю вас, раз уж вы хотите сказать:
«благодарю вас».
— Я действительно благодарю вас, — сказала княжна, — но это… не все.
Герцог огорчился.
— Я, конечно, более благодарна, — продолжала она, — чем смогу когда-либо выразить это словами. Вы не только пожертвовали своими планами в Каире, чтобы доставить папу в Монте-Карло, но и заплатите за его операцию.
Последние слова вырвались у нее скороговоркой, и герцогу стало ясно, почему она хотела видеть его и почему так смущена и застенчива.
— Я просто рад сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вашему отцу, — сказал он.
— Дело , не в этом.
— В чем же?
Она вновь заколебалась, потупя взор, и темные ресницы оттеняли ее бледные щеки.
— Я… думаю, как я смогу… отплатить вам.
Вот чего ему следовало ожидать, подумал герцог.
Вообще-то герцогу не приходило в голову, что Милица, подшивая одежду Нэнси на всем пути до Александрии, все еще считает своим долгом отплатить и за операцию отца, которая обойдется в очень круглую сумму.
Герцог знал, что в Монте-Карло, как нигде, любой врач хочет получить такой же гонорар, что и врачи на Харлей-стрит в Лондоне, а может быть, и вдвое больше.
Однако эти затраты для герцога были совершенно несущественны. Узнав наконец, что беспокоит Милицу, он заинтересовался, а каким образом она собирается расплатиться с ним за его щедрость.
Она ждала его ответа, и он сказал:
— От вас же не требуется расплачиваться за долги вашего отца.
— Но… я должна оставаться с ним, — резко возразила княжна.
— Конечно, — согласился герцог.
— А это будет стоить вам денег.
— Естественно.
Она нарушила наступившее молчание и сказала:
— Я… я знаю, что вам… не нравится моя г-гордость… но я с ней родилась.
— Это мы уже установили, — ответил герцог, — но в данном случае вам придется спрятать вашу гордость, как бы ни было это неприятно вам, и принять мое милосердие — называйте так, если хотите, мой поступок.
Он сказал это с намеренным вызовом, уверенный, что сейчас увидит, как она бросит на него гневный взгляд.
Княжна по-прежнему сидела, потупясь и разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Он подумал, какие у нее длинные, изящные пальцы настоящей аристократки.
— Я хочу… предложить… — едва слышно, с расстановкой произнесла княжна.
— Мне интересно узнать о вашем предложении, — ответил герцог.
В уме у него пронеслась мысль, что она, возможно, хочет дать ему долговую расписку на будущее, когда найдет доходную работу.
Его позабавило, что она хочет столько заработать, ведь в любом случае работать придется очень долго.
Вдруг до герцога дошло, что княжне было трудно произнести то, что она собиралась ему предложить.
Впервые за время их знакомства она держалась очень напряженно и даже слегка вздрагивала.
Он заговорил с ней, как и прежде, спокойно и беспристрастно:
— Неужели вам так трудно сказать, что вы задумали?
— Э-это… трудно, — сказала княжна, — но… я знаю, что должна… это сказать.
— Итак, я слушаю.
— Леди Рэдсток, — робко начала она так, что он едва мог расслышать ее, — рассказывала мне, что… п-прекрасная леди Чатхэм была… вашим… очень близким… другом.
Герцог удивился. Он услышал от княжны совсем не то, чего ждал, и ничего не понимал.
Он не перебивал ее, и она продолжила:
— Я думаю, что леди Рэдсток хотела сказать, что леди Чатхэм была… больше чем д-друг… и, насколько я знаю из прочитанного и услышанного мною, мужчинам… нужна… женщина, и я подумала… возможно… если я займу ее место… это избавит меня от… большей части… долга вам.
Герцог был совершенно ошеломлен.
Он ожидал от княжны всего что угодно, но только не этого.
И тем не менее мысль ее была ясна: ей нечего предложить ему, кроме своего тела.
Если учесть, что он был англичанином, которых она так невзлюбила, да ее гордую натуру, то степень ее жертвенности просто потрясала.
Герцогу даже показалось, что он, возможно, неверно ее понял.
Они оба молчали, она подняла голову, вопросительно уставившись на герцога, и на ее лице выделялись одни огромные испуганные глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44