— Сейчас, когда вы… упомянули об этом… Я понимаю, что мое платье… того же цвета, что и фарфор… И эти изящные французские стулья…
— Верно! — воскликнул маркиз. — И, возможно, когда вы его покупали, вами руководило предчувствие, что вы войдете в нем в этот дом.
Николь пришло в голову, как удивился бы маркиз, узнав, что она не покупала платье, а сама сшила его за день-полтора.
Однако говорить ему об этом не стоило.
В этот момент дверь открылась, и вошел Джимми с картинами.
Как обычно, когда Джимми делал что-нибудь особенное для Кингз-Кип, он был весьма оживлен.
Казалось, внутри него загорался огонь, и каждое слово, которое он произносил, шло не только от ума, но и от сердца.
Ведь он говорил о том, что любил больше всего на свете.
Маркиз сел в кресло.
Он выглядит, поняла Николь, подобно Юпитеру, который выбрал минутку, чтобы снизойти до простых смертных.
Сначала Джимми показал ему Ван Лейдена.
Брат не спешил и дал маркизу возможность как следует рассмотреть и необычный цвет фуражки мужчины, и глаза девочки, в которых застыл непонятный, но тревожащий душу вопрос. Маркиз ничего не сказал, и тогда Джимми поставил перед ним Мабюзе.
Маркиз приподнялся в кресле и, наклонившись вперед, воскликнул:
— Портрет Жаклин де Бургонь! Как же вам удалось его достать?
— Не могу сказать точно, где мой отец его взял, — неопределенно ответил Джимми, — но мне кажется, что это наиболее совершенный образчик блестящей техники Мабюзе.
— Вполне с вами согласен! — закивал маркиз.
Потом, с видом фокусника, который собирается представить свой «гвоздь программы», Джимми поднял «Мадонну в беседке из роз» и поставил ее перед креслом.
— Лохнер! — воскликнул маркиз.
— Одна из лучших его работ, — подтвердил Джимми. — Моя сестра едва может вынести разлуку с этим шедевром.
Маркиз посмотрел на Николь. Ее глаза были прикованы к полотну. Она опять возносила Пресвятой Деве мольбы о помощи.
Повисла долгая тишина, наконец маркиз произнес:
— Я думаю, сэр Танкомб, мне следует поблагодарить вас за три замечательные картины, которые я буду бесконечно горд иметь у себя в коллекции.
— Я был уверен, что, именно эти чувства они вызовут у вас, — сказал Джимми. — Особенно Лохнер.
— Он великолепен! — согласился маркиз. — Я знаю, что, как только эта картина станет моей, я уже ни за что не соглашусь с ней расстаться.
— То же самое чувство испытываю и я, — кивнул Джимми. — Но и Кингз-Кип многое нужно сделать, а ремонт, как всем нам известно, требует денег.
Внезапно Николь поняла, что не в состоянии больше слышать, как ее брат говорит такие вещи.
Она понимала, что сейчас начнутся переговоры о цене, и считала, что рассуждать о «Мадонне В беседке из роз» в денежном аспекте — оскорбительно.
Такую красоту и такую святость нельзя оценить в фунтах, шиллингах и пенсах. Николь поднялась на ноги.
— Надеюсь, вы… простите меня, милорд, — проговорила она слабым голосом, — если я… удалюсь в постель? У меня… немного болит голова после… поездки.
— Ну конечно, — улыбнулся маркиз. — Я все понимаю, и поскольку сегодня пятница и тем более вечер, никто из нас не будет сидеть допоздна.
— Благодарю вас. — Николь направилась к двери, но маркиз проворно вскочил и, опередив ее, распахнул перед нею створки.
— Надеюсь, вы будете спать хорошо, — сказал он своим глубоким голосом.
Сделав над собой усилие, Николь улыбнулась ему и, ни слова не говоря, пошла по коридору прочь от кабинета.
Она слышала, как закрылась позади нее дверь.
Маркиз вернулся в кабинет, и теперь начнется торг.
Николь хорошо знала, что Джимми запросит больше, чем надеется получить.
«Если бы только мы могли сохранить для, себя эту картину, — думала она. — Тогда, я уверена, все наши неприятности остались бы позади».
По выражению лица маркиза Николь поняла: он крайне удивлен, что Джимми продает такую великолепную картину.
Любой ценитель живописи, любой коллекционер скорее согласился бы голодать, чем расстаться с этим полотном.
Было бы лучше, подумала Николь, если бы Джимми привез что-нибудь не такое известное.
Но было поздно жалеть об этом.
Поднявшись к себе в спальню, Николь не стала звонить горничной, чтобы та помогла ей раздеться.
Сняв платье, она повесила его в шкаф.
При этом Николь вспомнила, что совсем недавно сказал о его цвете маркиз.
Действительно, странное совпадение: занавеси в Синей комнате в точности соответствовали обстановке гостиной в Ридже.
«Безусловно, покупая их, мама и представить себе не могла, что так получится», — подумала Николь.
Она легла, но сон не шел к ней.
Она могла только лежать с открытыми глазами и гадать, что происходит внизу.
Интересно, сколько денег Джимми получит от маркиза?
Двумя часами позже Джимми открыл дверь, ведущую в будуар, и заглянул к Николь.
— Ты не спишь? — прошептал он.
Николь села в кровати.
Она оставила одну свечу, потому что была почти уверена: Джимми не преминет похвастаться новостями.
Он подошел к кровати и сел напротив сестры.
— Как ты думаешь, чего я добился?
— Не могу даже представить, — сказала Николь.
— Десять тысяч фунтов!
Николь негромко вскрикнула и закрыла руками лицо.
— Я… я не верю! Это… — Она не договорила.
— Я сам с трудом в это верю, — прошептал Джимми.
— Я думала… Ты с этого только начнешь…
— Я так и сделал, а его светлость не стал спорить.
— Этого… не может быть! — простонала Николь.
— Может! — уверил ее Джимми. — И теперь я могу делать в доме все, что хочу, и на кухне у нас будет новая печь, и…
— Это все замечательно! — перебила Николь. — Но ты… точно уверен, что… у маркиза нет… подозрений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37