И за это я ненавидела его. Теперь это звучит глупо, но я ненавидела его и его деньги, я презирала его как захватчика, занявшего место, по праву принадлежащее Джеральду.
Мы с Энтони вели себя возмутительно. Теперь мне стыдно вспоминать об этом. Мы заполняли дом толпой веселых, интересных людей, любивших нас и живших нашей жизнью. У них не было ничего общего с Норманом. Они смеялись над ним, над его манерами, его колоссальным богатством, смеялись, потому что в душе завидовали ему.
Я допускала это, потому что тоже завидовала. Я не могла простить ему то место, которое он занимал в моей жизни. Я терзалась завистью и ревностью, потому что на его месте должен был находиться Джеральд.
Синтия захлебнулась кашлем. Вбежала сестра. Когда приступ миновал, больная беспомощно откинулась на подушки, закрыв глаза.
— Вы должны уснуть, — настаивала сестра, но Синтия отмахнулась от нее.
— Я еще не закончила, — сказала она, — я должна продолжать.
Сестра запротестовала было, но Синтия выслала ее из комнаты. Флер снова придвинулась ближе к постели, Синтия сжала ее руку в своей.
— Вы, конечно, догадываетесь, что случилось, — шептала Синтия. — Я никогда не умела бороться с искушениями, а к тому же у меня не было чувства долга по отношению к Норману. Как я могла принадлежать ему — этому чужому человеку, который являлся частью моей жизни только потому, что купил меня и Прайори.
Каждую неделю я проводила несколько дней с Джеральдом. Ночью я тайком уходила из дома и отправлялась в маленький коттедж, который Джеральд снял в десяти милях отсюда. Он не бывал здесь, он не способен был причинить зло человеку под его собственной крышей, хотя я никогда не считала, что Прайори принадлежит Норману — это был мой дом, мой и моей семьи.
Через некоторое время Норман стал нас подозревать. Да и неудивительно — семейной жизни у нас не было. Дом всегда был полон народу, нам редко случалось видеться наедине.
Однажды ночью он вошел ко мне в комнату. Я сказала ему, что устала и хочу спаи]. В этот день мы закончили танцевать далеко за полночь, а накануне я провела ночь с Джеральдом и вернулась домой на рассвете. Впервые за время нашего супружества Норман попытался настоять на своих правах.
«Мне нужна моя жена, — сказал он. — Мать моих детей».
Я засмеялась. О, это было жестоко, я знаю, но я любила Джеральда, любила его безумно, до потери сознания; мысль о том, что Норман может вытеснить эту страсть из моего сердца, казалась мне просто смешной.
Я взяла маленькую куколку — игрушку из елочной хлопушки, которую держала на камине.
«Вот единственное дитя, какое у нас может быть», — ответила я. Он взял куклу и, не сказав ни слова, вышел.
После его ухода у меня была истерика. Внутренне мне было ужасно стыдно, внешне я держалась вызывающе. Несколько недель спустя я узнала, что у меня будет ребенок от Джеральда.
Я очень тщательно все обдумала. Мне казалось, что за одну ночь я как-то повзрослела. Я отчетливо увидела, что я натворила, какие совершила ошибки. И все же у меня оставалась надежда, пусть очень зыбкая, но все-таки надежда. В своем эгоизме я воображала, что Норман может принять моего ребенка.
— Не догадываясь, чей он? — спросила Флер.
— Нет, зная, конечно. Мы не спали вместе со времени возвращения Джеральда из Индии. Мне пришлось бы сказать ему всю правду, но я думала, что он великодушно позволит мне воспитать моего ребенка здесь. Для него это был бы желанный наследник, а для меня — глубочайшее удовлетворение в том, что мой ребенок будет из семьи Эшвинов.
Семья останется в доме, который ей всегда принадлежал. Я полагаю, что для вас это звучит дико, но, думая об этом тогда, я считала все в высшей степени разумным. Я обсудила все с Джеральдом и Энтони.
Они сомневались, но я убедила их. Я верила, что сумею договориться с Норманом — я была в этом уверена. В конце концов, он давно любил меня, почти с тех самых пор, как мальчиком чистил в Прайори обувь.
«Предоставьте это мне, — заявила я. — Норман согласится на любое мое предложение».
До тех пор мне никогда в жизни ни в чем не было отказа.
Я все сказала Норману. В доме, как всегда, было полно гостей. Я пришла к нему, когда все уже легли. При виде меня он удивился, но вел себя безукоризненно вежливо, как будто я была посетительницей, явившейся к нему по делу.
Я откровенно рассказала ему о своем положении и предложила согласиться признать ребенка, который в любом случае по закону считался его ребенком. Сначала он ничего не ответил. Я добавила, что была бы благодарна и что это много значило бы для меня в будущем.
Когда я все высказала и замолчала, я впервые испугалась… испугалась Нормана… того, что он может сказать и сделать.
Он молча смотрел на меня, и впервые с того дня, как я стала его женой, я увидела в нем личность, с которой надо считаться, а не просто мальчика для услуг и не молодого человека из простых, кому я покровительствовала, вызывая у него краску на лице своей любезностью.
Передо мной был не тот человек, что, заикаясь, сделал мне предложение, которое я решила принять, даже не дослушав; не тихий ненавязчивый супруг, которого никто в доме не замечал и о ком я совершенно забыла, захваченная счастьем своей любви к Джеральду.
Это был холодный, жестокий и решительный человек, которого я не могла ни поколебать, ни изменить.
Он достал из ящика стола ту идиотскую куклу, что я дала ему. Он напомнил мне мои слова, повторив их с горечью и ожесточением. Я поняла тогда, что мне никогда не искупить мою вину перед ним и, что бы я ни сказала и ни сделала, ничто не сотрет из его памяти прошлого.
Холодно и бесстрастно он ответил, что, когда у меня родится ребенок, он публично и официально заявит, что не является его отцом, что он не оставит ему ни пенни и никогда не допустит, чтобы он унаследовал Прайори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58